Первенцы русской свободы - [125]
Скобелев направил к Бенкендорфу своего «доброго сотрудника» Коноплева. Он не ожидал подобного оборота дела, потому что, получив от Леопольдова рукопись со стихами, он не спросил его, от кого он получил их, и поэтому не мог удовлетворить любопытству Бенкендорфа. Ему он мог только донести, что стихи списаны для него Леопольдовым. А Леопольдова в это время уже не было в Москве: получив кандидатский аттестат, он уехал к себе на родину в Саратовскую губернию. 21 августа Коноплев получил от Скобелева приказание «в тот же час отправиться для отыскания г. Леопольдова и отобрания от него инкогнито, от кого он стихи сии получил или сам сочинил». Так впоследствии объяснял Коноплев свои действия по требованию новгородского уездного суда. «Отыскавши Леопольдова,— заканчивал своё объяснение Коноплев,— и отобравши от него сведения, возвратился в Москву и доставил оное г. генерал-майору Скобелеву, который в то же время свёз оное к ген.-ад. Бенкендорфу, на другой же день все прикосновенныя лица были взяты, а мне объявлена благодарность от начальства».
Задача, возложенная на Коноплева,— разыскание распространителей; но автор был уже назван. Правда, могло ещё быть сомнение, не подделка ли имени, но Скобелев утвердил ещё раз принадлежность стихов Пушкину. Но если автор действительно Пушкин, сочинитель вольных стихов, являлась сама собой мысль: значит, все преследования его не угомонили! значит, одной рукой подписывая прошение о помиловании, другой он пишет проклятия убийце с палачами (это после 13-го-то июля!) значит, его обещание не противоречить общепринятому порядку неискренне! При той близости, которая была между Николаем I и Бенкендорфом; при том усиленном внимании, которое уделял царь любезной его сердцу деятельности III Отделения всегда (а тем более на первых шагах этого учреждения); наконец, при чрезмерно изощрённой любви к сыску нельзя допустить предположения, что Бенкендорф не довёл до сведения Николая I полученного им доноса Скобелева об авторстве Пушкина. Конечно, он тотчас же доложил об этом царю, перед которым лежала и просьба Пушкина. Для нас ясно, что резолюция, положенная Николаем на прошение Пушкина, находится в связи с возникновением дела о распространении стихов из элегии. Эту резолюцию 28 августа записал начальник главного штаба Дибич так: «Высочайше повелено Пушкина призвать сюда. Для сопровождения его командировать фельдъегеря. Пушкину позволяется ехать в своём экипаже свободно, под надзором фельдъегеря, не в виде арестанта. Пушкину прибыть прямо ко мне. Писать о сём псковскому гражданскому губернатору»[778]. Мне всегда казалась странной эта резолюция, которую биографы и исследователи считали извещением о помиловании: «Государь излил свою милость, вызвав Пушкина сейчас же после коронации в Москву к себе»,— так пишут биографы. Но стоит прочесть внимательнее резолюцию, и сейчас же бросится в глаза весьма необыкновенная манера призывать человека, на которого собираются излить милосердие и которому разрешается «ехать свободно, под надзором фельдъегеря». Не помилование тут имелось в виду. Пушкин лично перед Николаем I должен был разрешить недоумение, вызываемое авторством стихов «На 14 декабря», и дальнейшая участь его зависела от его ответа. Судьба его висела на волоске, но мы знаем, что ему легко было оправдаться в обвинении, возводимом на него: стоило только указать, что всё стихотворение написано им ещё до 14 декабря. Для нас очевидно, что подобное объяснение было сделано Пушкиным перед Николаем и принято во внимание. Только допущением этого факта и может быть объяснена история следствия о распространении стихов в первой стадии процесса (производство в военно-судной комиссии). Правительство проявило чрезвычайную энергию и быстроту в разыскании распространителей и виновников приурочения и чрезмерную жестокость в наказаниях офицерам, признанным в этом виновными. Николай I был хорошо осведомлён о ходе дела о распространении стихов Пушкина[779]; он сам предписывал быстроту и энергию. Но Пушкин не был потребован к делу в то время, как оно производилось в Москве в военно-судной комиссии. Он был оставлен в стороне. Но как могло бы случиться это, если бы Пушкин не дал нужных разъяснений или если бы эти разъяснения не удовлетворили Николая I? Это противоречило бы истинным традициям сыска; недаром последующие инстанции, производившие дело и не знавшие об объяснениях Пушкина, признавали ненормальным тот факт, что Пушкин не был привлечён к делу, и старались притянуть Пушкина поближе. Пушкин объяснился
