Первая война за иракскую нефть. Месопотамский театр Первой мировой - [62]

Поступившие 21 января новости о том, что корпус Эйлмера не смог прорваться через вражеские позиции у Ханны, были встречены с огромным разочарованием. По воспоминаниям Генри Рича, офицера 120-го пехотного полка Раджпутана: «Это был первый раз, когда у нас стали закрадываться сомнения в скором вызволении»[109].

Подобные сомнения, похоже, терзали и командира дивизии, который в этот же день начал сокращать пайки. Для британских солдат не изменилось количество мяса и хлеба, но прочие продукты перешли в разряд деликатесов. Майор Александр Андерсон, командовавший артиллерийской батарей, свидетельствовал: «Пришла наша очередь затягивать пояса. Деликатесы начали исчезать и раньше, но теперь они были на руках лишь у немногих счастливчиков. Постепенно исчезали вещи, которые в прежние времена казались обыденными. С пропажей каждой мы осознавали, как их, оказывается, много. Вместо разнообразной еды, сдобренной перцем или горчицей, мы столкнулись с монотонным повторением одних и тех же безвкусных блюд»[110].

Выдаваемый британцам пшеничный хлеб быстро сменился ячменным, а когда закончились мясные консервы, в ход пошли сначала быки, затем мулы и лошади. Английские солдаты быстро привыкли к подобной диете, найдя конину «не такой мерзкой, как ожидалось»[111]. Мясо мулов ценилось даже выше из-за большей мягкости. В Куте быстро освоили приготовление пирогов с кониной, супа из лошадиных хвостов, стейков и так далее. В офицерских столовых начали проводить мрачные ритуалы по поеданию собственных ездовых лошадей. Хозяину коня по быстро сложившейся традиции полагалось самостоятельно выбрать лучшие куски, такие как язык или сердце. Офицеры оказались в несколько лучшем положении, чем рядовые, благодаря запасам провизии, накопленным в их столовых, и личным запасам каждого. Лейтенант Спекман писал в своем дневнике о событиях середины февраля: «Еда превращается в острую проблему. Я вчера убил нашего предпоследнего цыпленка, чтобы его не украли. Среди наших драгоценных запасов консервов (я все еще отвечаю за офицерскую столовую) я обнаружил две банки консервированных улиток и невероятно обрадовался. Сахар нам теперь дают только по чайной ложке в день. К счастью, у меня припасено много джема и консервированного мяса (как и масла) и я не полностью завишу от наших пайков. Хлеба выдают по 12 унций, что стало настоящим ударом, а мяса только по 8 унций»[112].

Вскоре возник рынок обмена, где бутылка виски менялась на банку сардин, а банка тушенки — на банку джема. Несмотря на обыски 21 января, в городе все еще можно было нелегально купить дефицитные продукты вроде консервированного молока или масла.

Дополнительно рацион пытались разнообразить охотой и рыбалкой. Основным объектом первой стали птицы, а для второй прорыли специальные глубокие траншеи прямо к реке. Это не могло, конечно, прокормить многих, но давало дополнительный приварок в рационы.

В результате обысков в городе обнаружилось 927 тонн ячменя и 100 тонн пшеницы, так что индийцы продолжали получать по полтора фунта муки. Не изменилось и выдаваемое количество гхи (его нашли дополнительно 191 тонну), но резко сократили выдачу чечевицы, сушеных овощей и фруктов, сахара и специй. Подобная диета постепенно начала приводить к нехватке витаминов B1 и С у сипаев, что стало причиной цинги и болезни бери-бери. Для лечения использовали отвары из трав, собранных внутри оборонительного периметра, но с каждым днем в госпитали поступало все больше индийцев, пораженных этими недугами.

Еще более остро встала проблема нехватки протеина в индийских пайках. Те, кто употреблял мясо, получали козлятину, а вегетарианцы — молоко. Оба этих продукта практически исчезли к концу января, а индийские солдаты отказывались переходить по примеру британских коллег на мясо лошадей и мулов. Необходимость поддерживать хотя бы количество зерновых в их диетах привела к быстрому истощению запасов фуража для животных и их забою в масштабах, превышающих необходимые. Начальник тыла 6-й дивизии потом горько скажет, что «если бы индийцы начали есть мясо в январе, то не было бы необходимости убивать так много животных, а сократив их зерновые пайки, мы бы смогли дольше протянуть на наших запасах»[113].

Помня о катастрофических мятежах 1857 года, вызванных религиозно-диетическими проблемами, британцы не могли просто приказать бойцам начать есть мясо.

Таунсенд вынужденно пошел более изощренным путем и в начале февраля попросил власти Индии получить для его солдат специальное разрешение от религиозных лидеров мусульман, индуистов и сикхов употреблять мясо лошадей. В середине февраля ему радировали, что просьба выполнена, и переслали специально составленные для этого случая тексты. Британские офицеры получили на руки копии и огласили их подчиненным.

Это не слишком помогло. Большинство солдат сочли, что странные бумаги издалека не повод начинать делать то, что они никогда не делали и что прямо противоречит не только их религиозным, но и культурным традициям. По словам капитана Филлипса из 24-го пенджабского полка: «Нет сомнений, что представители всех каст имели огромное предубеждение против употребления конины, но это происходило не столько по религиозным причинам, сколько потому, что этого никто раньше не делал»