Первая страсть - [20]

У Мирамбо Андре проскучал еще больше, чем у Жадонов. Гостиная у них была большая, и ее украшали семейные портреты и картина, изображавшая казнь Мирамбо, расстрелянного при Кибероне. Матери почтительно прислоняли свои стулья к этой исторической стене. Разносили освежающие напитки на больших подносах, украшенных гербами. Какая-то старая барышня сидела за роялем и, не снимая митенок, наигрывала монотонные польки и сонливые кадрили. В буфете восковые фрукты примешивались к настоящим, которые подобное соседство заставляло казаться жалкими и бесцветными. Молодые люди походили одни на семинаристов, другие на конюхов. Один из танцоров растянулся под люстрой. Молодые девушки были скучны и плохо одеты. Горбатая племянница, со своим красивым лицом и безобразным станом, была похожа на мученицу. Ее тетка преследовала ее и не позволяла ей ни на одно мгновенье отдыхать на этом балу, данном в честь ее, и Андре с жалостью смотрел на бедняжку, с трудом носившую на своих плечах тяжелую ношу своего уродства; г-же де Мирамбо хотелось бы, чтобы оттуда выскочил муж для племянницы, подобно чертенку из коробки.

Г-н Моваль прервал молчаливые размышления Андре.

— Не похоже, чтобы это тебе улыбалось, мой мальчик!

И так как Андре улыбнулся, он прибавил:

— Ага, танцы тебе ничего не говорят!.. Мы не любим утомлять себя! Ба! Ты не станешь презрительно отвертываться, когда перед тобой закружатся индийские баядеры, японские гейши и восточные танцовщицы. Твой сын — дилетант, Луиза! Ну, ты можешь сказать, чтобы гасили свечи. Сегодня уж больше никто не придет.

И г-н Моваль, не дожидаясь прихода лакея, задул сам жирандоли на камине.

В продолжение всего обеда Андре был озабочен. Его отец появился в гостиной как раз в тот момент, когда он собирался просить мать о выдаче вперед своего жалованья. Сегодня днем он отдал Древе все содержимое своего кошелька. Отец Древе давал своему сыну квартиру и кое-как кормил и одевал его, но этим ограничивалось его великодушие. Поэтому Андре дал Эли немного денег, чтобы тот мог себе купить фланелевый нагрудник и сиропу от кашля… И он снова слышал его, этот кашель, глухо и глубоко отдававшийся, в то время как Древе в Музее читал ему сногсшибательное стихотворение, которое он только что написал и которое он собирался послать Марку-Антуану де Кердрану в знак своего восхищения. И позднее, когда он лежал тепло закутанным в кровати, и пока в камине угасал огонь, Андре снова видел Древе, декламирующего свои стихи, в то время как припадок кашля сотрясал его худые плечи и впалую грудь… Ах, ему был нужен юг, солнце… И когда Андре засыпал, ему казалось, что он. слышит шум большого пароходного винта, уносящего его друга в страны здоровья и света.

VI

Алиса, опершись коленом о бархатный диванчик, смотрела в зеркало. Поправляя кончиком пальцев локон прически и находя себя красивой в отражавшем ее зеркале, она презрительно надула губы: чьи-то имена и надписи бороздили стекло, покрывая его сплошными царапинами. Затем, проведя по губкам маленькой палочкой румян, как бы для того, чтобы стереть складку отвращения, сморщившую их, она обернулась к Антуану де Берсену:

— Ну не глупо ли это, писать всякие пустяки на зеркалах!

Молодой человек опустил карту кушаний, которую рассматривал.

— Что поделаешь, душа моя, мы не в приемной благородного пансиона, управляемого твоей знаменитой тетушкой, госпожой Могон, лауреатом Академии. Мне очень жаль, что это так, но приходится мириться с этим. Ну-с, что ты будешь есть?

Она хотела было дать отпор, но слово «есть» оказалось магическим. К лакомствам в ней было еще больше склонности, чем к обидчивости. Ее дурное расположение духа улетучилось, и лицо ее приняло выражение, которое Антуан де Берсен очень хорошо знал. Оно бывало у нее за столом и в кровати. Наслаждение и хорошая пища составляли ее главную заботу вместе с желаньем быть принятой за приличную особу! Подобная претензия, раздражавшая порой Антуана де Берсена, в тот вечер казалась ему просто немного смешной. К тому же ему было весело. Он много работал за последнее время и окончил картину, в которой Алиса позировала ему для главной фигуры и которою он не остался недоволен. Поэтому, чтобы отпраздновать это довольство собой и чтобы почтить выздоровление Эли Древе, оправившегося от довольно сильного бронхита, он устроил этот обед в ресторане; был приглашен и Андре Моваль. С тех пор как Берсен доверил Андре свои старые сердечные горести, он питал к нему еще большую дружбу, как бы для оправдания себя в собственных глазах в том, что избрал в наперсники молодого человека.

Между тем Алиса подошла и оперлась на плечо Антуана, который отдавал приказания вошедшему на звонок метрдотелю. Когда кушанья были выбраны, Антуан с удовольствием откинулся на спинку стула. Он любил этот старый ресторан «Лаперуз», его кабины с низкими потолками, его пузатый фасад, чугунные балконы которого имеют изгибы старинных комодов. Конечно, Алиса предпочла бы более элегантное место, но у него были основания остановиться на этом ресторане. Если Андре Моваля и можно было приглашать куда угодно, то с Древе дело обстояло иначе. У чудака, с его лицом Гренгуара, только что вынутого из петли, был такой жалкий и потрепанный вид! Вдруг его размышления были прерваны.