Первая страсть - [22]

— Скажи, пожалуйста, что с тобой сегодня, Эли? Ты только что был, как бешеный, теперь ты словно одурел. Отвечай же.

Древе тряхнул головой и принял серьезное выражение.

— Ты влюблен.

Голос Алисы прошептал:

— Да нет же, он охмелел… Если вам нехорошо, вы выходите… знаете…

Она недоверчиво отодвинулась. Она снова начала ненавидеть Древе. Она сердилась на него за то, что смеялась его шуткам. Что подумал гарсон!.. К счастью, должно быть, знали, что Антуана звали г-ном де Берсеном. Частичка «де» при фамилии ее любовника успокаивала Алису насчет мнения, которое могли бы составить о ней. Она задумалась: Алиса де Берсен, какое красивое имя! Между тем Древе протестовал:

— Да нет, я не охмелел!

Алиса пожала плечами:

— Значит, совсем пьян!

Древе сделал отрицательный знак, потом он прибавил с напыщенным жестом:

— Нет, я — опьянен, опьянен счастьем и гордостью!

Он умолк. Вдруг он покраснел до ушей и очень быстро проговорил:

— Ну вот что. Я послал одно стихотворение Марку-Антуану де Кердрану, и он не только ответил мне, но даже пригласил меня к себе.

Он выпрямил свои узкие плечи и просунул палец за пристежной воротничок, обтягивавший его худую шею с выдающимся кадыком, как будто бы волнение душило его. Алиса рассматривала его, поддерживая рукой подбородок и положив локоть на скатерть:

— Вот врет-то!

Древе медленно вынул из кармана лист бумаги, осторожно развернул его и положил его на стол:

— Вот письмо, которое он мне написал.

Антуан де Берсен и Андре Моваль нагнулись над автографом. Алиса уронила насмешливое «батюшки!», за что Антуан наградил ее строгим взглядом. Она с презрением закурила папиросу. Андре и Антуан слушали Древе.

— Сегодня я был у него. Я узнал у его привратницы, что он бывает дома около двух часов. В полдень я был в Люксембургском саду. Я видел, как он прошел через сад, направляясь на улицу Флерюс, — завтракать. Он остановился на мгновенье, чтобы посмотреть на лебедя в бассейне… И я сказал себе: «Дорогой мой, ты скоро позвонишься у его двери, тебе откроют, он заговорит с тобой…» Я никогда не проводил двух более прекрасных часов. Сад был почти пуст. Воздух был холоден, как лед, и мне казалось, что я вдыхаю силу, радость, надежду.

Антуан де Берсен пробормотал:

— Великолепный режим для выздоравливающего. Продолжай.

Древе сделал равнодушное движение.

— Без четверти два я пустился в дорогу. Я перевязал свой галстук, смотрясь в воду бассейна. Я не узнавал себя. Я никогда не видел себя таким. Я не мог подняться по лестнице. Я присел на одну из ступенек. Я уже не знаю, как я смог позвонить. Мне открыли. Это был он.

Голос Древе пресекся в таком смешном фальцете, что Алиса расхохоталась. Антуан де Берсен ударил кулаком по столу.

— Оставь его в покое, ты видишь, что он взволнован!

Тон обращения был до того груб, что Алиса откинулась назад, как будто бы он бросил в нее камнем. Древе воодушевлялся.

— Это был он. Он впустил меня и сказал, что рад меня видеть, да, он, Марк-Антуан де Кердран. Мне показалось, что с того мгновения для меня начинается новое существование. Он знал мое имя. Я был кем-то в его глазах. Сначала мне захотелось провалиться сквозь паркет, потом мне стало казаться, что я всегда был там и что я никогда не уйду, что ему были известны все мои мысли и что всегда было и будет так. Потом он взял мое стихотворение, лежавшее на столе, и надел пенсне. Я видел его руки, державшие бумагу, изборожденные толстыми жилами. Я совсем не чувствовал смущения.

Эли Древе оттолкнул свой стул. Он машинально принялся подражать жестам и голосу мэтра. Его привычки мима, более сильные, чем его волнение, вновь овладели им. Марк-Антуан де Кердран не скрыл от него, что его стихотворение малого стоит, даже ровно ничего, но тем не менее в нем можно было видеть отдаленный, почти неприметный признак поэтического призвания. Поэтому он пригласил его к себе не для того, чтобы говорить ему комплименты, но затем, чтобы дать ему некоторые советы, которые могут быть ему полезными. Пусть он не доверяет первому удовлетворению, даваемому нам, когда мы молоды, нашим творчеством, каким бы оно ни было; наоборот, пусть он научится быть требовательным, недовольным, строгим, по отношению к себе. Искусство не забава. Оно требует терпения, усилия, особенно времени, времени. Время и есть великий учитель!.. Так он, Кердран, нашел свою дорогу лишь после долгих блужданий. Он работал, рвал, переделывал. Только после многих лет бесплодного труда, к сорока годам, он почувствовал, что овладел своей мыслью и своей формой. Тогда он познал ощущение полноты, изобилия, уверенности…

И Древе подражал тяжелой и могучей походке старого поэта, его широким движениям. Он проводил рукой по своим коротко остриженным волосам, как бы желая отбросить назад воображаемую седую шевелюру, в то время как Антуан де Берсен и Андре Моваль смотрели на него, такого худого и жалкого! Дело в том, что советы Марка-Антуана де Кердрана, обращенные к этому юноше, которого изнуряла, быть может, смертельная болезнь, принимали какой-то зловещий и иронический оттенок. Да, конечно, работать, тянуть и ждать; но болезнь-то, станет ли она ждать?