Первая любовь королевы - [54]

Впервые за весь Совет Маргарита Анжуйская подалась вперед, оживилась, глаза ее засверкали, однако она заговорила спокойно, зная, что было бы нерасчетливо оскорблять Толбота при всех.

— Сожалею, что мне придется объяснить милорду Шрусбери и некоторым другим то, что многим и так очевидно. Мой благородный отец, как известно, вовсе не прирожденный воин[52], - в зале раздался смешок, — и особо страшным врагом для Англии никогда не был. Мне же Англия стала родиной. Я не мыслю иной участи с тех пор, как ступила на английскую землю. Я жена короля Англии и мать принца Уэльского. Многие из вас, милорды, вышли из французских родов, но никто не заставляет вас по этой причине отказываться от своих прав[53].

— Она на миг умолкла, в ее глазах полыхнул гнев, и голос зазвучал уже резче, громче:

— А для того, что предлагают здесь некоторые господа, есть одна известная формула, и она гласит: ovem lоро соmmitterе[54]. Именно так это будет выглядеть, если опеку над моим повелителем и супругом получит герцог Йорк, давно мечтающий о короне. — Она обвела взглядом зал: — Гибель короля и младенца принца Уэльского, видит Бог, будет неминуема, ибо лишь это откроет герцогу путь к трону. Если вы, милорды, собрались здесь, чтобы добиться этого, иначе, чем мятежниками и убийцами, вас не назовешь, ибо нет другого имени для людей, сговаривающихся о погибели занемогшего государя.

Голос ее был таким ледяным, громким, звучным и резким, а слова показались такими зловещими, что пэры умолкли. Грозные речи Толбота еще витали в воздухе, но Маргарита заставила вельмож взглянуть на дело с иной стороны. Ланкастерцы опомнились. Что это, в самом деле? Уж не безумие ли? Приятно послушать этого старого вояку, однако как бы в этому пылу не прогадать! Слепому видно, что за Толботом стоит вовсе не Англия, а только герцог Йорк!

Сам герцог, доселе молчавший и лишь незаметно руководивший своими сторонниками, поднялся.

— Клянусь, — сказал он царственно и торжественно, подняв руку, — клянусь моей верой и душой, что мой протекторат над Англией не нанесет никакого зла королю и принцу. Управлять же я стану так, как велит мне разум и совесть, заботясь только о благе престола.

— Клятвы Йорков прочны, как снег в мае, — моментально отозвалась королева, — верить им нет никаких оснований.

Наступила тишина. Архиепископ Кемп, весьма удрученный, предложил пэрам поднятием рук выразить свою волю. Когда прозвучало имя герцога Йорка, руки стали по очереди подниматься, — вырастал настоящий лес, и тот, кто еще не определился, глядя на такой перевес, тоже спешил присоединиться к большинству. Очередь дошла до епископа Илийского. Смятение, царившее в его душе, отражалось и на лице, но в общем-то благородный прелат уже все рассчитал. Йорк намекал, что позаботится, дабы монсеньору Буршье вручили митру архиепископа Кентерберийского, примаса Англии. О таком возвышении он доселе мог только мечтать… Йорк вообще сулил многое, тогда как королева явно недолюбливала епископа и при всех оскорбляла. От нее не дождешься благодарности. Рука монсеньора Буршье поднялась, и он тоже отдал голос герцогу Йорку.

Враг Маргариты победил перевесом в восемь голосов.

Это было жестоким ударом. Весьма мало утешало королеву то, что пэры сразу же, едва проголосовав за Йорка, почти единодушно постановили, что ее величеству королеве предоставляется единоличная и полная опека над супругом и сыном. Она вольна охранять их и беречь, как ей угодно, на что получит средства из казны, а все лорды ей помогут. Допускать или не допускать кого-либо к Генриху — это будет решаться по ее желанию; так же она вольна покидать Вестминстер и укрываться с королем там, где ей будет угодно.

Лицо у Маргариты было замкнутое и спокойное, однако выражение глаз не сулило пэрам ничего хорошего. Она не смирится. Она запомнит поименно всех предателей, и до тех еще дойдет черед. Всему свое время. Ее сын не всегда будет мал. Сейчас она побеждена, но не сломлена. Она потерпит. А позже… о, позже будет видно.

Когда зал Тауэра опустел и подле королевы остались только вернейшие из верных, в том числе и сэр Клиффорд, к ее высокому креслу приблизился Ричард Йорк. Вовсе не мстительный, он был полностью вознагражден сегодняшней блестящей победой за все прошлые обиды и готов был с легкостью вернуться к благодушным отношениям. Как можно таить зло на эту француженку? Она тем и прекрасна, что упряма! А как же она хороша!

Приблизившись, он низко поклонился Маргарите, давая понять, что согласен восстановить мир и считаться с ней. В глазах его было торжество, а на губах — весьма добродушная улыбка.

— Забудем старые обиды, госпожа моя. Вам стоит только дать знак — и я буду вашим преданнейшим рыцарем. Моя мечта — быть вам полезным. И если бы я только мог понять, чем был вам неугоден! Не держите на меня зла. Я все силы и заслуги готов сложить к вашим ногам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Лорды-разбойники

Стыд и честь как платье:

чем больше они потрепаны,

тем беспечнее к ним относишься.

Апулей

1

Дело было незадолго до Масленицы. Весна пришла сразу, теплая и дружная. Вспаханная земля дышала, дожидаясь сева. Крестьяне, работавшие в тот день на полях, могли, подняв голову, заметить всадников, направлявшихся по узкой просеке вглубь Нанитонского леса.