Первая красотка в городе - [79]

— В жар бросает, а?

Я расхохотался. На ней было что-то желтое и полупрозрачное. Лиловые лифчик и трусики; зеленые туфли на высоком каблуке, крупные зеленые сережки. Лицо ее блестело, как навощенное, а кожа была где-то между бледно-смуглой и темно-желтой. Хрен знает. Я не художник. Сиськи у нее были. Что надо сиськи. Ну и денек.

Ворон разок облетел комнату кривым кругом и снова приземлился на плече у араба. Я сидел и думал об этих грудях и о Хербе с Тэлботом. О Хербе с Тэлботом: они ведь ни разу не рассказывали, что привело их сюда, — да и я ни разу не говорил, что привело сюда меня, почему мы такие ужасные неудачники, дураки, затаились, пытаемся не думать, не чувствовать, но все равно не убиваем себя, держимся. Тут нам самое место. Потом на улице приземлилась бомба, и свеча у нас на столике выпала из подставки. Херб поднял свечу, а я поцеловал девчонку, терзая ее за груди. Я сходил с ума.

— Хочешь меня трахнуть? — спросила она.

Когда девчонка назвала цену, оказалось — дорого. Я сказал, что мы простые сборщики фруктов, а когда там работа закончится, придется переходить в шахту. Шахты — не сильно весело. В последний раз шахта располагалась в горе. Но мы не вкапывались в землю, а низводили гору с небес. Руда залегала в вершине, и добраться до нее можно было только из подножья. Поэтому мы бурили дыры вверх по кругу, нарезали динамит, вставляли запалы и засовывали шашки в кольцо из дырок. Все запалы сплетаются вместе в один хвост, его поджигаешь и рвешь когти. У тебя две с половиной минуты, чтоб свалить оттуда как можно дальше. Потом, после взрыва, возвращаешься, выгребаешь всю эту срань лопатой и повторяешь процесс. Так и бегаешь вверх-вниз по лестнице, как мартышка. Время от времени находят то руку, то ногу — и больше ничего. 2 с половиной минут явно не хватало. Или какой-нибудь запал неправильно сделали, и огонь по нему бежит прямо вверх. Изготовитель щелкнул ебалом, только теперь он слишком далеко и не заморачивается. Вроде как с парашютом прыгать — если не раскроется, некому и гундеть.

Я пошел наверх с девчонкой. Окон там не было, поэтому — снова свечка. На полу лежала циновка. Мы оба на нее сели. Девчонка разожгла трубочку с гашишем и передала мне. Я пыхнул и вернул ей, снова посмотрел на эти груди. Привязанная к ним, она смотрелась уморительно. Почти преступно. Я сказал: почти. В конце концов, не грудями едиными. А и тем, что к грудям прилагается, к примеру. Ладно, в Америке я никогда ничего подобного не видел. Но в Америке, само собой, когда такое заводится, богатые мальчики это забирают себе, прячут, пока не протухнет или не заржавеет, а уж только потом дают попробовать остальным.

Но вот я поволок на Америку, поскольку оттуда меня выперли. Там меня постоянно пытались прикончить, похоронить. Там был даже один знакомый поэт, Ларсен Кэстайл, так вот он написал про меня такую длинную поэму, где в самом конце как-то поутру находят сугробик, разгребают снег, а под снегом — я.

— Ларсен, полудурок ты, — сказал ему я. — Мечтать не вредно.

Затем я накинулся на эти груди, всосался сначала в одну, за ней — в другую. Я чувствовал себя грудным младенцем. То есть я будто бы воображал, каково грудному младенцу. Хотелось плакать, до того хорошо это было. Остаться бы да сосать бы эти груди вечно. Девчонка, похоже, не возражала. На самом деле у меня даже слеза скатилась! Так хорошо было, что скатилась слеза. Безмятежной радости. Поплыл, поплыл. Господи боже мой, что же надо познать мужчинам! Я всегда был человеком ног, глаза мои всегда за ноги цеплялись. Если женщина выбиралась из машины, меня всегда вырубало под самый корень. Я даже не знал, что делать. Типа: боже мой, женщина выбирается из машины! Я вижу ее НОГИ! ДО САМОГО ВЕРХА! Весь этот нейлон, застежки, все это дерьмо… ДО САМОГО ВЕРХА! Это чересчур! Это слишком! Пощады! Затопчите меня быками! Да, это всегда было чересчур. Теперь же я сосал грудь. Ладно.

Я подвел руки ей под груди, приподнял их. Тонны мяса. Одно мясо — ни рта, ни глаза. МЯСО МЯСО МЯСО. Я вбил его себе в рот и улетел к небесам.

Потом переключился на рот и вплотную занялся лиловыми трусиками. Взгромоздился. Во тьме проплывали пароходы. Слоны обливали потом мне спину. От ветра сотрясались синие цветы. Горел скипидар. Рыгал Моисей. Резиновая внутренняя труба катилась вниз по зеленому склону. Все кончилось. Долго я не продержался. Что ж… жопа…

Она извлекла мисочку и подмыла меня, а потом я оделся и сошел по лестнице вниз. Херб с Тэлботом ждали. Вечный вопрос:

— Как оно?

— Ну, в общем, то же самое, что и с любой другой.

— Хочешь сказать, что сиськи ей ты не выеб?

— Черт. Так и знал, что где-то облажался.

Наверх пошел Херб. Тэлбот мне сообщил:

— Я его убью. Я убью его сегодня ночью во сне. Его же ножом.

— Устал арбузы есть?

— Я никогда не любил арбузы.

— Ты ее попробовать собираешься?

— Чего б и нет?

— На деревьях уже почти ничего не осталось. Наверно, скоро в шахты пойдем.

— По крайней мере, Хербу не придется там в штольнях пердеть.

— Ах да, я забыл. Ты ж собираешься его убить.

— Да. Сегодня ночью его же ножом. Ты же не испортишь мне малину, правда?