Первая Конная - [4]

— Бойцы! Бойцы и товарищи из местных! — сказал он и вытянулся на стременах. — Сегодня мы хороним всемирных героев, отдаем им последнюю честь… Погиб Нечипуренко, погиб Лухманников, и Гриши Шепелева нет с нами. В память всех погибших бойцов Первой Конной! — Он взмахнул шашкой, и эскадрон дал залп. Трехдюймовка ударила второй раз.

Оркестр грянул «Интернационал», и казаки пошли с последним целованием. Они трогали губами прояснившиеся лбы, и, отойдя, садились на коней.

Строгая Полинка в черкеске стояла рядом с Матвеем, а он осторожно держал голову убитого, чтоб она не скатывалась с седла.

— Прощай, Иван, — говорил он тихо, не сводя глаз с бледного порубленного лица, — нету мне прощения. Не уберег я друга, сродственника. Всю жисть теперь казниться… маяться… Перед матерью твоей и Аленкой ответ держать до последнего дня… При всех бойцах обещаюсь, Ваня, накладу я их рядком до бескрайности и без счету… Соблюду твою память!..

Бойцы стали бросать землю в могилу.

— Клянемся вам, погибшие товарищи и братья, — говорил командарм, — что не пощадим ни жизней, ни семьи, ни родной крови и будем идти до полной победы над нашим врагом капиталом. Раз богатый, значит — враг. Еще никто не забогател честным трудом. Близок день победы над тиранами, генералами, помещиками и прочей мелкой сволочью, сосущей соки трудового народа.

Стоящие у стены монастыря пленные все ниже опускали головы.

И тогда выехал вперед Ворошилов. Он глянул на погибших и сказал:

— Они были коммунистами, а значит, в железной шеренге бойцов, отдающих кровь в первом ряду!

— А когда из железа вытекает кровь, — добавил Буденный, — то это вам, товарищи, не шутки, а победа или смерть!

— Клянемся, — говорил Ворошилов, — не свертывать красных знамен и дойти до краю света, пока на земном шаре не будет казнен последний паразит! Ии шагу назад!

— Да здравствует Красная Армия мозолистых рук всего света! Ура! — крикнул командарм.

— Ура-а! — грянуло вокруг.

Когда крики смолкли, Ворошилов сказал:

— Товарищи из местных! Обращаюсь к вам. Вы — власть. Все, что здесь, — ваше! Господ и хозяев нет. Приступайте к выборам ревкомов, в которых особенный глаз должны мы иметь на местах в административном отношении.

Собравшиеся люди, кто зло, кто радостно, а кто и недоверчиво, смотрели на него.

Улицы города были заполнены кавалерией.

Квартирьеры поджидали своих в воротах выбранных ими и занятых дворов.

Четвертый эскадрон вел Баулин. Он дремал в седле, и рука висела на перевязи. По годам это был почти мальчик. Эскадрон въехал во двор.

Очкарик в буденовке с трудом слез с коня и, не в силах распрямить согнутые колесом и дрожащие в коленях ноги, повел его к коновязи. Там он снял седло и стало видно, что спина коня сбита и обручи запекшейся крови опоясали ему брюхо.

— Аннулировал ты коня, четырехглазый, — сказал, подойдя, взводный. — Пашка все домогается, каков ты есть.

— А зачем я ему нужен?

— Видно, нужен… Он коня этого с Терека вел.

— Он, небось, думает, что я его обидел?

— А неужели же нет, не обидел…

— Я этого коня себе не просил, мне его вон эскадронный дал… Вернется Пашка из лазарета, пусть берет. Я только рад буду. — Он обернулся и крикнул проезжавшему мимо эскадронному: — Зачем ты меня врагом наделил?

Баулин зевнул и ответил:

— Это не моя печаль. — Он даже не обернулся. — Это твоя печаль… Грамотный! На кой хрен она, твоя грамота, — если коня соблюсти не можешь.

Очкарик без сил опустился на сено.

Смуглолицый, с раскосыми глазами, весь в коже и ремнях, Городовиков пропускал мимо себя четвертую дивизию.

Бодря усталых лошадей, поэскадронно ехали конармейцы. На скуластом лице начдива возникло изумление.

— А ну, останови их! — крикнул он ординарцу. — Эскадронного ко мне!

Эскадрон остановился, и его командир въехал в ворота. Он был молод, и редкая пепельная борода закручивалась на подбородке.

— Это что? — спросил начдив, указав на головной взвод.

На спинах бойцов красовались громадные буквы: О, П, Р, С…

— Это я приказал, — стушевался командир.

— Зачем?

— Ликвидация неграмотности.

— Почему в строю?

— На дневках все недосуг. А на походе всех неграмотных вперед — и учи! Все одно голова свободна во всех отношениях… — Он вдруг нахмурился. — Одно плохо…

— Что? — насторожился Городовиков.

— Насмешка выходит. Бойцы разные названия придумывают на тех, у кого какая буква висит. Гэ и жэ никто вешать не соглашается. А к концу азбуки совсем плохо будет…

— А ты построже, — сказал начдив. — На каждую букву много разных слов. Вот, к примеру, на жэ… — Он вдруг замолчал и надолго задумался.

— Вот видите… — сказал эскадронный.

— Дурак! — строго оборвал его начдив. — Жизнь!

Тот повернул коня к поджидавшему его эскадрону.

В конторке суконной фабрики сидел багровый от волнения хозяин.

— Мы на фронте голы, босы бьемся за Советскую власть, — кричал ему снабженец, — а ты здесь сидишь толстым задом на одеже, а она преет!

— Склады опечатаны городскими властями…

— Это мы еще посмотрим, что за такие власти!

— Это оскорбление…

— Нет, — сказал снабженец, — оскорбление все впереди. — Он повернулся и вышел.

На дворе его ждала возмущенная толпа оборванных красноармейцев.

— Да что говорить! — крикнули из толпы. — Взводный, давай команду!