Первая Конная - [12]

Буденный сидел за столом и разбирал бумаги

— Как при царе? С военспецами? — спросил он, подняв голову. — Я не подчинялся и не буду подчиняться царским шкурам, которые засели в штабах и губят армию. Я не верю Реввоенсовету, где окопались царские полковники и генералы. Не первый день я с ними бьюсь и буду биться до последнего. Верю тем, кто на фронте, а не тем, кто Советской власти от страха служит, свою шкуру спасая. Вот проберусь до товарища Ленина, и он всем этим ползучим гадам прикажет поотвертывать головы.

— Военспец военспецу рознь! — сказал Ворошилов. — У некоторых есть чему и поучиться.

— Оно конечно, — притворно вздохнув, согласился Буденный, — ежели своего ума не хватает, тогда учись, чужого набирайся. А пока я генералов бью! Вот пускай они у меня и учатся. Ты мне вот что скажи: я что, плохой командарм?! — И он так глянул на Ворошилова, что тот даже головой крутнул.

— Пойми. Семен, у тебя огромный военный опыт, бойцов хорошо знаешь, идут они за тобой, верят… А вот политическая подготовка у тебя того… слабовата.

— Своих от чужих отличаю, — ответил командарм. — Даже в рубке. Хитрость невелика…

— Пролетарий, на коня! — сказал тогда Ворошилов. — Вот к чему ЦК призывает. Надо в армии увеличить партийную пролетарскую прослойку, чтобы люди задачу правильно понимали…

— Задача у нас ясная: бей буржуев и всякую сволочь. — Командарм встал. — Пошли, Клим, пора!

Ворошилов откусил нитку, поднялся и надел китель.

— Ты, Семен, командарм, не атаман какой-нибудь. Тебе в партию надо!

— Вот войну кончим, и вступлю. Обязательно вступлю, — заверил его Буденный. Он прихватил со стола бумаги. — Пошли…

…Во дворе усадьбы собирались командиры. Блеск начищенных сапог, звон шпор и скрип ремней.

Здесь были начдив Пархоменко — осанистый, важный человек, начдив Ока Городовиков, с вислыми усами на скуластом лице, весь в ремнях и коже, худощавый комбриг Тимошенко, комбриг Мироненко — донецкий шахтер и толстый, с опухшим и красным лицом, Маслак.

Подошли Ворошилов и Буденный.

— Не видать гостей? — спросил Буденный, опускаясь на крыльцо.

Тут раздался топот. Командиры подняли головы, оглянулись. Развернувшись с ходу, перед воротами усадьбы выстраивался эскадрон.

— Смир-р-на! — скомандовал эскадронный и въехал в ворота.

— Это что за явление? — поразился Буденный.

Сидевший посреди двора в кресле Маслак насторожился и сложил руки на пухлом животе.

— Мои, — тихо сказал он.

Эскадронный сдержал коня и отдал честь. Командир и все бойцы эскадрона были празднично одеты, выглядели горжественно, и все в новеньких буденовках.

— Почему не отдыхаете? — строго спросил Буденный.

— Разрешите доложить? — важно обратился эскадронный.

— Давай, — разрешил нетерпеливо командарм. — Докладывай.

— Мы эта… — начал эскадронный и побагровел от волнения. — Собранье провели. И единогласно решили — пиши нас всех!

— Куда? — не понял Буденный.

— Эта, ну, в общем, в партию.

— Кого?

— Всех. Единогласно, — торжественно объявил эскадронный и обернулся к бойцам. — Хватит, походили в большевичках, желаем теперь в коммунисты…

Бойцы согласно закивали.

— Тогда это не ко мне, — командарм спрятал улыбку в усах. — Это к товарищу Ворошилову.

— Поэскадронно не принимаем, — сердито сказал Ворошилов.

— Почему? — поинтересовался эскадронный.

Буденный, улыбаясь, косился на Ворошилова.

— А потому, — ответил тот, — что партия — не постоялый двор, куда компанией можно.

— Это нам известно. Это мы понимаем, — согласился эскадронный. — Только мы все решили.

— Коммунистами, — ответил тогда Ворошилов, — могут стать только самые достойные.

— А у нас все достойные! — твердо сказал эскадронный. — В бой идут, уговаривать не приходится.

— А дисциплинка?

— Шо — дисциплинка?

Эскадронный смотрел в землю.

— То-то, — сказал Ворошилов. — Завтра после боя приду — поговорим. Толком обсудим. Понятно? А сейчас отдыхать!

Но бойцы хмуро молчали.

Тогда Буденный, не пряча широкой улыбки, скомандовал:

— Эскадро-он! Справа по три, к месту расположения, с песней, рысью — ма-а-арш!

И всадники пошли, эскадронный — следом, а чуть погодя загремела песня.

— Родионыч, — спросил, оборвав смех, Буденный у Апанасенко, — как у тебя там со снарядами?

— На круг — по десятку на орудие. А что говорить, до Деникина доберемся, все будет, все найдем — и снаряды, и патроны.

— И какаву, — хмыкнул в кресле Маслак и вдруг сипло закашлялся.

— Спирт тебе нужен, а не «какава», — сердито сказал Ока Городовиков.

— А патроны?

— Пять-шесть штук — на винтовку.

— А на шо нам патроны? Чи мы пехота? Шашками порубаем, — прохрипел Маслак.

— Помолчи, — сказал Буденный. — Помолчи, пока спросят.

Под Маслаком заскрипело и хрустнуло кресло.

Буденный повернулся к Городовикову; он был строг, но в усах прятал добродушную усмешку.

— Это что ты мне прислал?

— Как что? Донесение. — Городовиков широко открыл глаза и в испуге зашевелил усами.

— Какое донесение?! «Предположительно», «сомнительно», «маловероятно», «приблизительно»…

— Так я же в атаку первый иду, — взорвался Городовиков, — а донесения мой начштаба пишет! А я и слов-то таких не знаю.

— И у меня… — поддержал Апанасенко.

— Я смотрю, — сказал Буденный, — что ваши военспецы политически того — слабоваты… — он явно поддразнивал Ворошилова. — Так вы им объясните, что врагов надо бить не предположительно или приблизительно, а наверняка, и не в «непродолжительное время», а сейчас и так, чтоб душа с них вон… Ясно?!