Первая Конная - [10]

К нему подошел молоденький парень в кивере с султаном и полной гусарской форме.

— Первый взвод?

— А ты кто такой? — сердито спросил Сурков.

Гусар подал ему записку.

Сурков долго читал, а бойцы с любопытством глядели на роскошного гусара.

— По списку будете принимать али как? — хмуро спросил Сурков.

— Зачем? — ответил гусар. — Вот так и приму.

— Ну, давайте… — кивнул Сурков и встал в строй правофланговым.

Гусар оглядел растерянных пехотинцев.

— Ну вот, ребята, — мягко сказал он, — я к вам назначен командиром. Давайте знакомиться. Я — Алеша Зорин.

Но тут раздался топот и из-за угла вышли эскадроны Маслака.

И пехотинцы, и новый их командир не спускали завистливых глаз с праздничных мундиров, с лент в гривах лошадей, со знамен, колыхавшихся тяжелой бахромой и кистями, с бодрых коней, идущих крупным шагом.

Завидев наряженную в буденовки пехоту, от первого взвода отделился всадник и, догнав едущего впереди Маслака, о чем-то пошептался с ним. Маслак весело закивал головой.

Всадник обернулся к взводу.

— Повод, — скомандовал он негромко. Казаки перешли на рысь.

— К бою готовсь! — пропел взводный. Казаки бросились в атаку.

И не успели изумленные пехотинцы опомниться, как казаки прошли сквозь их ряды, на головах пехотинцев оказались кубанки и папахи, а синие со звездами буденовки красовались на головах величественно удаляющихся всадников.

Ряды пехоты смешались. Только молоденький «гусар» стоял на прежнем месте и высокомерно смотрел на казаков.

— Добром сменялись? — спросил взводного задыхающийся от смеха Маслак.

— А как же… — ответил тот и, обернувшись, крикнул: — Пешка, не зевай! Пешка, пошла блох давить!

— Лихие ребята! — сказал «гусару» Сурков, разглядывая доставшуюся ему кубанку.

Во дворе казаки эскадрона Баулина расседлывали коней, и тут пришел Пашка.

— Наше вам, — сказал он Баулину, парившему ноги на крыльце. — Наше вам, — сказал он казакам. — Я леченье закончил. Больше нам ни к чему.

К ногам его присохли черные от крови бинты. Концы их волочились по земле. Он был в галошах на босу ногу.

Пашка подошел к коновязи. Конь его вытянул длинную шею и жалобно заржал. На спине его сукровица загибалась кружевом между полосами рваного мяса.

Пашка застыл, во дворе стало тихо.

— Знатьця, так, — сказал он едва слышно.

Казаки молчали.

Тогда очкарик выступил вперед.

— Помиримся, Паша, — сказал он. — Я рад, что конь идет к тебе. Мне все равно с ним не справиться.

— Еще пасхи нет, чтоб мириться, — сказал взводный.

Он закручивал папироску. Шаровары его были распущены, рубаха расстегнута на медной груди.

— Похристосуйся с ним, Паша, — пробормотал Бизюков. — Ему желательно с тобой христосоваться.

Пашка стоял как вкопанный. Конь, сильно и свободно дыша, тянул к нему морду.

— Знатьця, так, — повторил казак, резко повернулся и в упор посмотрел на очкарика — Я не стану с тобой мириться.

Шаркая галошами, он пошел по выжженной дороге со двора. Бинты его волочились по земле, заметая пыль. Конь пошел за ним, как собака.

— Ты меня врагом наделил, — сказал очкарик Баулину. — А почему я тут виноват?

Эскадронный поднял голову. Клочья юношеских соломенных волос налипли ему на лоб.

— Я тебя вижу, — сказал он. — Я тебя всего вижу… Ты без врагов жить норовишь… Ты к этому все ладишь — без врагов…

— Похристосуйся с ним, — пробормотал Бизюков.

Баулин задергал щекой.

— Ты знаешь, что это получается? — сказал он, не управляясь с дыханием. — Это скука получается…

Очкарик отошел к казакам.

Но те, занятые своим делом, не замечали его.

— Может, газетку почитаем? — спросил он.

— Пошел бы ты от нас к трепаной матери! — ответили ему. — С нашего эскадрона.

Перед решеткой тюремного лазарета прохаживался солдат с винтовкой. По коридору прошли два казака: Матвей с братом Филькой.

— Где комендант?

— Вона, — солдат указал на открытую дверь.

В комнате за выдвинутым столом сидел Дуплищев и разбирался с пленными.

— Как же, — говорил он стоявшему напротив жандармскому ротмистру. — Мы не только рядовых, мы и офицеров отпускаем, а вы в городе шестьсот человек пленных казнили! А?

— Черта с два, — ответил ротмистр. — Поди разберись, кто у вас начальник, а кто подчиненный. Сегодня он рядовой, а завтра… Да что там говорить! У нас на взводах стоят полковники и генералы, а у вас армиями командуют бывшие пастухи. Буденный ваш свиней пас.

— Было, — сказал Дуплищев, — батрачил…

— То-то, — продолжил ротмистр. — Всех подряд! Так вернее…

Матвей и Филька встали напротив.

— Уйдите с глаз, — устало сказал нм Дуплищев, — вам говорено: он свое получит. Ревтрибунал судить будет.

— Тебе с десяток пленных прибрать, — обиженно сказал Матвей, — ты вона каку канитель делаешь. Мы по сотне прибирали — никого не звали… Сполняли свое дело. Отдай его нам, Дуплищев.

— Видать, Матвей, в штабе не для тебя приказы пишут. Сказано: его судить будут.

— В штабе через несчастную нашу жизнь тебя простят… — сказал Матвей. — Отдай его нам, христа ради…

— Ты вот кричишь… мальчонку привел. А того не понимаешь, что отец он вам — родная кровь…

— Отец у нас кобель! — выступив вперед, хрипло сказал Филька.

Тогда Дуплищев смутился.

— Трибунал заседает, — сказал он.

— А мы подождем, — ответил Матвей. — Нам не к спеху…