Первая исповедница - [46]

Солдаты схватили тех, кто голосовал против подчинения императору, и отправили их рыть ямы вдоль дороги в Гранденгарт. Потом их заставили устанавливать столбы из бревен, которыми горожане торговали. Ко всеобщей людской панике, большинство тех, кто голосовал против, вместе с их семьями, подвесили за запястья к этим столбам. Немногих стариков заставили смотреть, как солдаты генерала Куно шли по обеим сторонам дороги и полосовали запуганных людей, подвешенных за запястья. Солдаты сдирали с них полосы кожи, обнажая мышцы и ребра. Другим пронзали ноги или животы, но оставляли живыми в панике, чтобы они беспомощно висели там в агонии.

Остальных горожан, решивших подчиниться императору Сулакану, после того как они увидели, что сделали с их друзьями и соседями, угнали в рабство на юг. Небольшую группу стариков, которых заставляли наблюдать, отпустили. Они разбежались, повсюду распространяя ужасные вести, чтобы в других городах началась паника перед приближающимися войсками генерала Куно, и никто не посмел бы противиться воле императора Сулакана.

Когда я приехала на следующий день после ухода войск Куно, по обеим сторонам дороги в Гранденгарт выстроились столбы, и на каждом висела жертва. Мужчины, женщины, дети — со всеми обошлись одинаково. Там было более полутора тысяч столбов, на каждом висел человек, один в своей агонии, но достаточно близко от соседей, друзей и членов семьи, чтобы видеть их мучения и смерть. Матери, видевшие, как их дети кричат от ужаса и боли, обвиняли мужей за то, что те голосовали против присоединения к Древнему Миру. Мужьям приходилось терпеть смертельную ненависть своих жен и невообразимые страдания детей из-за того решения, которое они приняли.

За теми столбами, в конце дороги, в неподвижном воздухе высоко в голубое небо поднимался дым от тлеющих развалин города. Не осталось ни одного целого здания. Все было сожжено дотла воинами Куно. Собаки и койоты набрасывались на приговоренных, хватая и отрывая полосы плоти, все еще свисавшие с бедолаг. Они нападали на уже умерших. Я разогнала их искрящимися огненными вспышками. Стаи птиц тоже слетелись на пир. Я воспользовалась шумовыми воздушными стрелами и разогнала большинство из них. В ярком солнечном свете обнаженные ребра жертв резко выделялись белым среди остатков красного мяса. Многие кости уже были обглоданы дочиста. Большинство людей уже умерли, их животы разорвали, так что падальщики могли добраться до внутренностей. Среди этой крови и прочих жидкостей тех, кто утратил контроль над своими телесными функциями, стояло ужасное зловоние.

В то время как некоторые умерли в течение ночи, много жертв, возможно, каждый четвертый человек, были еще живы. Большинство из них давно потеряли голос от криков. Но они стонали, плакали и шептали молитвы, которые оставались без ответа. Я шла по дороге между тех столбов, пока еще живые смотрели на меня в надежде на то, что я, их верная колдунья, смогу чем-то помочь. Некоторые с последним вздохом взывали о помощи. Чернильно-черные вороны сидели на столбах и с опаской наблюдали за тем, как я приближалась по дороге, ожидая, когда я пройду мимо, чтобы продолжить пиршество. Некоторые громко каркали, надеясь отогнать меня от того, что считали своей добычей.

Голова Исидоры повернулась немного в сторону, как будто она куда-то вглядывалась мысленным взором. Ее дыхание было затрудненным и неровным.

— Как вы поступили с теми висящими на столбах, кто еще был жив? — наконец спросила Магда. — Им можно было чем-нибудь помочь? Вы могли воспользоваться своим даром, чтобы спасти хотя бы некоторых?

Исидора некоторое время сидела неподвижно, уставившись в пустоту слепыми глазницами, как бы воскрешая в памяти то зрелище, которое наблюдала в тот ужасный день.

— Их невозможно было исцелить, — прошептала она. — Те, кто еще был жив, из последних сил умоляли меня избавить их от невыносимой боли. Они просили о смерти.

— Вы не могли исцелить ни одного из них?

— Все, кроме одного, давно были за гранью исцеления, даже с помощью намного более одаренных волшебников, чем я. Я ничего не могла сделать, чтобы спасти им жизнь. Ничего.

Магда склонилась к ней.

— И что же вы сделали?

Исидора вслепую повернулась к Магде.

— Все, что я могла сделать — это избавить их от последних мучений, чтобы облегчить их душам последнее путешествие в мир духов. Поспешив вдоль дороги, я сначала хлестнула своей силой, чтобы разрубить веревки, удерживающие каждого из них на столбах. Висение в таком положении затрудняло их дыхание. Многие умерли от удушья. Каждый по очереди рухнул на землю, когда я рассекла веревки. Потом я ходила от одного выжившего к другому, некоторое время держала их за руки, выражая каждому несколько тихих слов утешения, сочувствия и обещая легкое избавление от их мучений. Казалось, будто я была вне своего тела, наблюдая со стороны за моими хождениями от одного человека к другому, за тем, как я держу их за руки, произнося слова утешения, а затем останавливаю их сердца. Я не могла поверить, что делаю такие вещи. Я никогда не предполагала, что буду использовать способности для прекращения жизни тех, кого должна была защищать. Но я знала, что должна это сделать. Я была там, чтобы служить этим людям, тем, кто редко благодарил меня за мои усилия, и теперь осталась единственная услуга, которую могла им предложить. Если подумать, за все время, что я жила среди них, никто никогда не благодарил меня так, как теперь, за то, что собиралась сделать для каждого их них. Они плакали от радости и шептали слова глубочайшей благодарности за то, что я собиралась оборвать их жизнь.