Первая гражданская война в Риме - [60]

В то же время, как предполагают многие исследователи, в состав сената было включено немало новых лиц. По мнению Э. Габбы, это были популяры, что и позволило распределить новых граждан по всем трибам. Ф. Сантанджело пишет просто о замещении сенаторов, ушедших из жизни во время Союзнической войны[767]. Однако это не более чем догадка. Молчание источников о ней можно трактовать по-разному. Сулла и его сторонники не хотели напоминать, что, пополняя сенат, идут по стопам побежденных, но авторы, не симпатизировавшие ни тем, ни другим, вполне могли осудить включение в его состав циннанцами «сомнительных» личностей. Если таковое и имело место, то речь, по-видимому, шла об очень незначительном их числе, не заслуживавшем упоминания в источниках.

Что касается идеи о сотрудничестве Цинны с правящими кругами, то она требует конкретизации. Конечно, уже само прекращение репрессий (негласно их можно было по большей части приписать Марию) и уничтожение отряда бардиеев (своеобразный жест «доброй воли») способствовали нормализации отношений с верхними слоями римского общества. Консульская должность находилась, разумеется, в руках вождей режима, но остальные магистратуры, судя по всему, были объектом более или менее легитимных выборов[768]. К тому же вряд ли сенаторы не понимали, что в ближайшем будущем предстоит война с Суллой, и наверняка предпочитали статус-кво новым крутым переменам. Очевидных союзников у Суллы в сенате на тот момент, судя по всему, практически не было. Те, кто будет наиболее активно сражаться за него в 83—82 гг., либо в то время еще не принадлежали к числу patres (Помпей, Красс), либо находились вне пределов Италии (Метелл Пий, Сервилий Ватия, вероятно, Ваэрон Лукулл, Долабелла)[769].

Новый режим укреплял связи со знатными фамилиями[770]. Луций Валерий Флакк, двоюродный брат союзника Мария, консула 100 г., стал преемником арпината после его смерти, а в 83 г. консулом стал другой нобиль - Луций Корнелий Сципион (см. ниже). Цинна выдал свою дочь за юного Цезаря[771], будущего диктатора, назначенного затем на должность фламина Юпитера взамен погибшего Корнелия Мерулы[772]. Цинна, таким образом, вероятно, давал понять, что не собирается оставлять пустующей столь важную для Рима магистратуру[773]. Но, с другой стороны, он стремился наладить отношения с одной из ветвей фамилии Цезарей (погибшие в ходе чистки 87—86 гг. Луций и Гай Цезари относились к другой ветви).

Как полагает М. Грант (2003, 18), заодно он пытался выстроить отношения и с Аврелиями, к которым принадлежала мать Цезаря. Однако последнее представляется весьма спорным — Гай Аврелий Котта находился в то время в изгнании и присоединился к Сулле (см. выше), а Луций Котта станет консулом лишь в 65 г., т. е. в середине 80-х гг. он был еще слишком молод, чтобы представлять интерес для Цинны как политический союзник; Марк Аврелий Котта достигнет консульства в 74 г., что с высокой степенью вероятности предполагает его принадлежность к сулланцам[774].

Как уже говорилось, положение жреца Юпитера было сопряжено со многими ограничениями, которые могли поставить под удар карьеру будущего диктатора[775]. С. Вайншток объясняет все очень просто — Марий[776] и Цинна исходили из своих интересов, а не интересов Цезаря, учитывая важность фламината. Однако логичнее, как кажется, предположить, что им было предпочтительнее иметь в качестве фламина Юпитера своего или, по крайней мере, лояльного им человека[777]. Пренебрежение же интересами последнего легко могло настроить его против них или их преемников, что представлялось нежелательным. Гораздо более вероятно, что Цезарь или, скорее, его родственники вряд ли сильно беспокоились из-за связанных с фламинатом ограничений. Еще в начале II в. они не помешали фламину Юпитера Л. Валерию Флакку стать претором (MRR I, 379) — хорошее достижение даже для нобиля, а пример Мерулы давал определенные основания надеяться и на консульство.

Светоний пишет о Цезаре как о destinatus (Div. lui. 1.1), Веллей Патеркул — как о creatus (II. 43. 1), т. е. о том, что Цезарь прошел процедуру инавгурации. Большинство историков предпочитает данные более обстоятельного Светония и полагает, что инавгурация во фламины Юпитера Гая Юлия так и не состоялась[778]. Связано это было, скорее всего, с молодостью Цезаря (см. Plut. Caes. 1.3).

Несомненно, авторитет новой власти должны были укрепить, как уже говорилось, меры по стабилизации денежного обращения, с одной стороны, и облегчения долгового бремени — с другой. Однако источники не позволяют с точностью судить о реакции элиты. Применительно к закону Валерия мы знаем благодаря Веллею Патеркулу лишь о недовольстве определенных кругов (явно ростовщических, среди представителей которых вполне могли быть и сенаторы), а к эдикту Гратидиана — о ликовании простых людей, тогда как о высших сословиях ничего не сообщается. Не исключено, что немало ростовщиков, до предела возмущенных lex Valeria, не испытывало никакой благодарности за стабилизацию монеты[779]. У многих же из тех представителей высших сословий, которые смогли на некоторое время избавиться от части долгов, эдикт Гратидиана породил глубокое разочарование, заставившее забыть о недавних послаблениях в связи с законом Валерия.