Первая гражданская война в Риме - [62]

С тем, что циннанцы вели себя достаточно безынициативно, спорить не приходится. Наглядный пример: явно нуждаясь в расширении социальной базы, они тем не менее не пошли даже на столь очевидную меру, как увеличение числа магистратур, что потом сделает Сулла. Вопрос в том, что служило причиной такой позиции — личные качества руководителей режима или их неуверенность в прочности своей власти? Думается, второе, поскольку положение их действительно было довольно зыбким. Достаточно сказать, что после взятия Рима нет сведений о какой-либо армии под командованием Цинны — не приводится сомневаться, что она был распущена (Lovano 2002, 76), по крайней мере, ее основная часть. После репрессий сенаторы не могли не относиться к победителям настороженно, не имелось оснований для симпатий к ним и у городского плебса, учитывая недавний голод, вызванный осадой, и неприязнь простонародья к италийцам, за чьи (среди прочего) права сражались Цинна и Марий. В этих условиях проводить что-то, кроме самых неотложных реформ (к тому же в условиях грядущей войны с Суллой), было не так-то просто. Рассуждения Моммзена о «преобразовании сената в интересах правительства» и уж тем более о еще большем его устрашении, представляются неубедительными. Вообще непонятно, что понимал немецкий исследователь под таким «преобразованием», а еще более масштабные репрессии грозили полной деморализацией сената и падением его авторитета до критической отметки, тогда как новая власть нуждалась в нем для легитимизации свой политики. Если же говорить о раздражении народа нарушением процедуры выборов, то в источниках о нем речи не идет. «Партии капиталистов», в которой Моммзен видел потенциальную опору циннанцев, не существовало вообще, но то, что их финансовые мероприятия могли наряду со стабилизацией положения в сфере денежного обращения и кредита вызвать сильное недовольство значительной части сенаторов и всадников, сомневаться не приходится. Однако это свидетельствует лишь о сложности того положения, в котором оказался новый режим. Напомним также об ограниченности финансовых ресурсов, имевшихся в распоряжении циннанских властей. Что же касается наличия плана, то вопрос в том, что под ним понимать. План ближайших мероприятий, вполне вероятно, был — расправа с политическими противниками, урегулирование италийского вопроса, стабилизация финансов, — но говорить о полномасштабном переустройстве политической системы, которую подразумевает Моммзен, не имеет смысла. Не стоит забывать и о предстоявшей войне с Суллой, которая не слишком располагала (по крайне мере, психологически) к коренным реформам; сам он взялся за них также лишь после победы в гражданской войне, причем в значительной степени опираясь на достижения предшественников.

Неудивительно, что в этих условиях циннанцы проводили достаточно осторожную политику, ограничиваясь преимущественно узурпацией консулата. Сенат и комиции функционировали по-прежнему, хотя и под контролем новой власти. На основании суждений Цицерона предполагается, что снизилась активность судов, в прежние десятилетия являвшихся средоточием общественной активности[786]. В то же время Цицерон называет немало имен видных мастеров красноречия середины 80-х гг. Это Кв. Гортензий Гортал, П. Антистий, Л. Марций Филипп, Г. Папирий Карбон Арвина[787], Кв. Серторий, Г. Гаргоний, М. Вергилий и др. (Brut. 179-180, 308). Кроме того, он сообщает о гибели во времена проскрипций многих судебных ораторов (пусть и не поименованных), истребление которых сравнивает с побоищами при Тразименском озере и Каннах[788]. И когда он (Brut. 227) говорит о «безлюдности» форума, в условиях которой блистал талант П. Антистия (hoc etiam magis probabatur, quod erat ab oratoribus quaedam in foro solitudo), о попрании права и достоинства (temporibus [...] iis, quibus inter profectionem reditumque L. Sullae sine iure fuit et sine ulla dignitajte res publica), то это следует понимать лишь как риторические фигуры речи, а также как исчезновение с форума выдающихся ораторов прежних лет — Л. Красса, М. Антония, Г. Цезаря Страбона, Кв. Катула, что и позволяло Антистию снискать славу, о которой пишет Цицерон. О статистике судебных дел данных у нас нет. Можно говорить лишь о том, что не было таких громких процессов, о которых мы слышали применительно к предшествующим и последующим периодам[789]. В чем именно состояло пoпрание ius et dignitas, Цицерон не конкретизирует[790], что, кстати сказать, явно контрастирует с началом речи «За Росция Америйского», где он жалуется на «неблагоприятные обстоятельства» для судебных выступлений в то время, когда победили враги Мария и Цинны (1: iniquitatem temporum; taceant auterti idcirco, quia periculum vitant). Незримый контроль власти в важнейших случаях, безусловно, ощущался, но насколько часто и в какой мере, сказать невозможно из-за отсутствия данных. Само это молчание в известном смысле характерно — учитывая практически единодушную неприязнь античных авторов к циннанцам, логично было бы ожидать соответствующих примеров, и, вполне вероятно, что дело тут не только в скудости источникового материала. Причина этого, очевидно, в том, что циннанцы избегали явных нарушений (за исключением репрессий 87—86 и 82 гг. и переизбрания их вождей в консулы год за годом), которые стали бы достойным сюжетом для обличений со стороны их недругов.