Первач - [19]

И даже если бы преступников нашли, утешила бы Злотникова только их казнь. Долго он мечтал о возмездии, о том, как резал бы их по кусочкам, чтобы доставить как можно больше мучений, и умерщвлял бы медленно, бесконечно…

А потом что-то случилось. Будто лопнул нарыв, и постепенно стихающая злоба уступила место другому чувству. Нет, он по-прежнему считал, что зло должно быть наказано, однако более не стремился к отмщению. Старался осознать причины случившегося: ведь ничего не происходит в этом мире просто так, думал он. «И ненависть мне не поможет. Это я — главная причина случившегося. Это была моя семья. Я наплевал на семью и притянул беду. Значит, должен суметь пережить весь этот ужас и понять, для чего такое испытание…»

Прощение — вот чего он стал искать. Пускай те люди совершили зло — он не должен их ненавидеть. Их накажет кто-то или что-то гораздо более сильное, чем закон человеческий и человеческая же ненависть. Ведь они совершили злодеяние по отношению к самим себе, растоптали что-то в душе своей.

Не отягощаться злом стало его самоцелью. Но укрепиться в этой новой для себя идее мешало отношение друзей и сослуживцев, с которыми он делился мыслями. Он чувствовал непонимание окружающих, его считали блаженным, поскольку он отступил от извечного и строгого правила возмездия. Думали, вероятно, что он гордится своим отходом от принципа «око за око». А он не спал и рыдал ночами, в безостановочных размышлениях стремительно и в то же время мучительно избавляясь от ненависти.

Он бесконечно устал, и, может быть, перестарался, не сумел заполнить образовавшуюся пустоту. В душу начало вторгаться равнодушие к миру, к людям, которые окружали его. Он не мог жить прежней жизнью. Все вокруг казалось бесполезным, лишенным смысла. Через полгода Тихон покинул Иркутск. Планировал уехать на некоторое время куда-нибудь очень далеко, где можно дальше кормить свое одиночество и разлившуюся в душе тоску. Небольшой поселок под Архангельском стал его новым пристанищем. Может, и не случайно был выбран именно этот город, как будто Тихон подсознательно искал опоры у начальника небесного воинства, архангела Михаила, в честь которого именован был северный град, архангела, который, по преданию, должен будет призвать трубным гласом души на Страшный суд.

Домик он снял на отшибе, у самого Белого моря. Раз или два в месяц выбирался в магазин за покупками, всем видам еды предпочитая консервы. Ни с кем не общался, нигде не работал, благо позволял банковский счет, денег на котором раньше хватало на четверых, а уж на одного с лихвой. Единственными друзьями его стали собеседники виртуальные — пользователи Сети, в разной степени страдающие агорафобией. Сбиваясь в тесные кружки сетевого общения, схожие негласными правилами с сектами, где не было места чужим, они жили в своем мирке.

А в большом мире бушевали страсти по поводу очередного глобального энергетического кризиса. Впрочем, столкновения за энергоресурсы случались и раньше, так что события предвоенного времени для многих, включая Тихона, остались незамеченными. Разве что повысилась плата за электроэнергию да продукты стали дороже. Но если бы Тихона спросили, сколько денег осталось на его счету, он бы пожал плечами и через минуту забыл о вопросе. Где-то далеко в Иркутске ждала его обставленная дорогой мебелью пустая квартира. О том, чтобы продать ее или сдать кому-либо в аренду, чтобы выручить деньги, Тихон тоже не задумывался. И он по-прежнему был одинок. Но и мысли о том, чтобы создать другую семью, не допускал…

А между тем за пределами России возникло Международное бюро по эксплуатации недр — детище робкое, но перспективное. Мировое сообщество все активнее призывало дряхлеющего «русского медведя» отказаться от прав на Сибирь. Спровоцированный извне, в столице случился переворот и почти бескровная сдача власти в угоду новому политическому и экономическому курсу. Это, безусловно, стало глобальнейшим событием. Началась череда громких убийств: избавлялись от крупных бизнесменов, владельцев гигантских корпораций, права на которые перетекали из одних рук в другие. Тихон и этого не знал. Прошла для него незамеченной ситуация вокруг нефтеносных и газоносных месторождений арктического шельфа, где до войны начали активно качать ресурсы со дна Ледовитого океана, и это оказалось проще и выгоднее, чем вкладывать средства в обустройство Сибири и Дальнего Востока. И сразу идея общемирового освоения Сибири перестала быть чисто иллюзорной и стала осуществляться на практике. С барского соизволения нового правительства России.

Весь мир наблюдал за тем, как огромную территорию за Уралом делили на протектораты и отдавали в недропользование всем, кто хотел: Европе, Штатам, Японии, Китаю. Немало досталось маленьким «азиатским тиграм», число которых значительно увеличилось. Естественно, с обязательством откупаться особым налогом в пользу Московии. И без того избалованная, столица и вовсе обезумела от свежей порции денежных вливаний.

Но через два года среди особенно ревностных патриотов распространился слух, что история с арктическим шельфом — фикция, обман и заговор, устроенный врагами тех, кто всегда боялся сильной России и еще с конца двадцатого века намеренно подсаживал ее на сырьевую иглу, что никаких таких особенных запасов на самом деле там нет, а тех, что имеются, хватит ненадолго. Как водится в таких случаях, поднялась очередная волна ненависти всех ко всем: к коварным иноземцам, к собственному правительству, к шарлатанам ученым, в одночасье из героев превратившимся во врагов народа. Назревали волнения и за Уралом, где отдельные округа, обеспокоенные тем, что заморские пришельцы грабят и вывозят все, что можно, а деньги рекой продолжают течь к «москалям», решили сыграть на упреждение и объявили о независимости, пока их совсем не продали в чужое владение, как в свое время поступили с Аляской…