Перуново урочище - [19]

Скоро послышался свист и голоса людей.

Впереди шел высокий, худощавый старик с сухим страдальческим лицом.

Он шел, согнувшись под тяжелой котомкой, привязанной к спине скрещивающимися на груди ремнями.

Несмотря на тяжесть, он шел быстро и по временам перекидывал с плеча на плечо винтовку, зорко поглядывая по сторонам.

— Недавно, видно, партия прошла! — сказал он, обращаясь к своему спутнику.

— Дня два, не больше, как трава умята, — заметил тот. — Почитай, к ночи догоним инженера. Налегке ведь идем! Только жарко уж больно!..

Говоривший это громко засмеялся и поправил серый парусиновый мешок на спине.

Это был молодой парень с добродушным, беззаботным лицом. Он казался невысокого роста, который скрадывался необыкновенно широкими плечами.

— Слушай, дядя Александра, — спросил парень, — а этот инженер удачливый?

— Сколько я с инженерскими партиями за золотом ни хаживал, а такого фартливого, как Петр Иванович, не видывал! — ответил Александр и молча еще быстрее зашагал.

Парень оглянулся и свистнул.

— Шарик куда-то провалился, — сказал он, — давеча следы кабаньи на болоте заприметил. Уж не увязался ли за ними?

— А ты бы, Митька, посвистел… Кабы собака не пропала! — наставительно произнес старик и посмотрел через плечо на молодого.

Митька остановился и, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул несколько раз и зашагал дальше, догоняя старика.

Вскоре они прошли возле кустов, где притаился тигр.

Он их видел. Его прозрачные, желтые глаза следили за ними, и, прижав к голове уши, тигр скалил зубы и тихо шипел.

Люди прошли и скрылись в обрыве с журчащим на его дне ручьем.

На тропинке послышался шум и громкий лай.

Отставший Шарик, черная, лохматая дворняга, высунув мокрый язык, догоняла людей.

Не успела она поравняться с засадой тигра, как он выскользнул из травы, могучим ударом лапы убил собаку и, схватив ее зубами, одним прыжком перескочил через кусты и скрылся в чаще.

Старик Александр в это время успел подняться на другой склон оврага и, стоя наверху, оглянулся на Митьку, который, скользя по свежей, сочной траве, с трудом взбирался по крутому обрыву.

Оглянувшись, Александр заметил, как в воздухе мелькнуло полосатое тело тигра.

— Тигр! Тигр! — закричал он, хватаясь за ружье. — Уж не Шарик ли ему попался в лапы?

Они вернулись, осмотрели тропинку и заметили несколько капель крови на траве и огромные отпечатки лап тигра рядом с собачьими следами.

— Пропал Шарик! — проговорил старик. — Сегодня, если догоним партию, отпросимся у инженера и найдем тигра. Шкуру и зубы манзы[17] покупают летом по хорошей цене… Лекарство делают…

— Отпросимся! — согласился Митька. — Ежели до зари уйдем, так до вечера, гляди, и выследим. Он тут, на свободе, видно, кружит недалече.

Через несколько минут оба спутника, перейдя овраг, пробирались по заросшей тропинке, увязая в мягкой болотистой почве и цепляясь за ветви кустов и за шипы колючих растений.

* * *

Дядя Александр, или Гордец, как его называли в селах Уссурийского края, появился в тайге[18] неожиданно.

Кто он был и откуда? — этих вопросов никогда не задают таежные жители, но они чутьем угадали, что старик Гордец — человек бывалый, видавший виды.

Он то появлялся в богатых селах и жил в них по целым неделям, водя компанию со стариками и до поздней ночи засиживаясь в кабаке, то надолго исчезал.

Когда он возвращался, то все замечали, что лицо Гордеца было еще более мрачным и холоднее смотрели его непроницаемые глаза.

Приход «дяди Александры» в деревню ранней весной предвещал прибытие приисковой партии, которую в погоне за золотом вел какой-нибудь инженер или штейгер, руководствуясь не столько наукой, сколько указаниями Гордеца, опытного таежного бродяги.

Во время одного из зимних отдыхов в селе Камень-Рыболов, расположенном на берегу огромного, кишащего рыбой и черепахами озера Ханка, Гордец познакомился с Митькой.

Случилось это совершенно неожиданно.

Гордец поздней осенью пришел в Камень-Рыболов, где жил знакомый урядник, и где, следовательно, никто не стал бы тревожить «дядю Александру» требованием паспорта и прочей бумажной дребедени, к которой старый таежник питал глубокую ненависть.

По утрам дул сильный тайфун[19] и высоко нес с собой тучи песка, окрасившего небо в грязно-желтый, неприветливый цвет. Холодные утренники прибили траву, и сухая, бурая, она жестко шуршала, когда ветер зло рвал ее и пригибал к земле.

По озеру ходили белые барашки, и свинцово-серая вода глухо шумела, разбиваясь о высокий каменный мыс и взбегая на отлогие берега, где ютились избушки местных переселенцев-бобылей.

Последний почтовый пароход давно уже поднялся от Ханки вверх по Сунгаче, и по утрам у берегов белелись тонкие, звонко ломающиеся корки льда, тающего к полдню.

Прибыв в село, Гордец расположился на зимовку в избе Гриценки, на самом выезде из Камня-Рыболова.

Чуть ли не сразу за убогой, покрытой черной соломой хатой почти нищего Гриценки начинались болота, прилегающие к Ханке.

Эти болота тянулись на сотни верст, переходили за Сунгачу и оканчивались где-то на китайской «стороне».

Здесь, среди камышей, осоки, ив и тальника, под защитой трясин, бесчисленных речек и проток, в густых тростниках, окружающих озера, разбросанные по всей огромной площади болот, питающих Ханку, ютилось много бродячего люда.