Перуново урочище - [18]

«Баргузин[16] дуть зачинает… — подумал Антон. — К пурге это…»

Он встал и, взвалив на плечи козла, начал спускаться с сопки. Тяжелая ноша не позволяла быстро идти, и Мезгирю приходилось часто останавливаться и отдыхать. Тур рвался и бился, сползая с плеч охотника и еще более утомляя его.

Ветер крепчал и нес темные тучи, набегающие одна на другую, сталкивающиеся и клубящиеся совсем низко над Хабар-Даганом. Закружились редкие белые снежинки, быстро уносясь и исчезая; их заменили новые, налетающие целыми стаями, заунывнее и злее визжал и стонал ветер, швыряя в охотника мелкими камнями и мхом, отрывая их от серых, унылых скал.

Сплошная белая завеса скрыла от глаз охотника цепь гор и озеро. Он скользил на камнях, терял направление и, наконец, выбился из сил. Мезгирь вспомнил, что где-то недалеко находится пещера, где, как поют буряты, прятался их князь, Тулук, пока его не задушили в ней китайцы. Охотник отыскал большую нависшую скалу, положил под ней связанного зверя и, приказав Шайтану «беречь» его, отправился на поиски пещеры Тулука.

Пурга злилась, саваном покрыла все горы, замела на скалах все «приметы».

Поздно вечером дошел Мезгирь до пещеры. В густом мраке маячили какие-то призрачные мутные тени, то взмахивающие длинными руками, то пригибающиеся к земле.

Вернуться к туру Антон боялся. Он мог заблудиться, где-нибудь сорваться и упасть на камни, а потому заночевал в пещере. Заснуть Мезгирь не мог. В длинном темном горле подземелья кто-то томился и горько плакался, то захлебываясь слезами, то жалобно вскрикивая непонятные слова. Мезгирь вздрагивал, вслушиваясь в эти странные голоса, перекликающиеся в пещере, и вдруг до его слуха донесся суровый, завывающий голос:

— Ту-лу-у-ук! Ту-у-у-лук!..

Антон даже перекрестился…

Голоса затихли, но через мгновение снова залились пронзительным визгом и свистом у входа в пещеру, побежали вглубь ее, будя в ней стоны и вопли…

— Тулу-у-ук! Тулу-у-ук!.. — раздались отчаянные крики, и Мезгирю почудилось, что из черного мрака пещеры глядит на него широкое посиневшее лицо задушенного бурята с обезумевшими от страха глазами и с кровавой пеной на губах.

Мезгирь закричал и выбежал из пещеры. Ужас и какая-то щемящая тоска гнали его в глубокий мрак ночи, окутавшей таинственные и дикие ущелья Хабар-Дагана. По-прежнему бесновался ветер, крутил твердый, колючий снег и вскидывал камни и осколки льдин.

Проблуждав ощупью всю ночь, Мезгирь не нашел места, где оставил свою добычу и собаку.

Когда начало светать, охотник понял, что заблудился.

Снег скрывал от него озеро и знакомые сопки, слепил глаза и больно хлестал по лицу и рукам.

Бросаясь то вправо, то влево, поднимаясь выше или скользя вниз, — Мезгирь окончательно запутался.

Он долго и пронзительно свистел, заложив два пальца в рот, как свистят, перекликаясь по ночам в глухой тайге, бродяжки-беглые, кричал и звал Шайтана, но его голос терялся среди завываний ветра и шороха несущегося снега.

Так прошел опять день и настала ночь.

Мезгирь провел ее, укрывшись между двух камней, почти сросшихся своими вершинами.

Глаза охотника слипались, но спал он коротко и тревожно, а мучительная сосущая тоска не давала ему собраться с мыслями.

При первых отблесках рассвета начала утихать пурга, и скоро перед глазами Мезгиря открылся голубой, переливающийся серебристою рябью Байкал и, извиваясь змеей, уходила в даль гряда снежных гор.

Охотник сразу понял, где он находится, и начал быстро и уверенно подниматься, направляясь в сторону одинокой снежной сопки с тупой вершиной.

К полудню Мезгирь был близко от того места, где оставил Шайтана.

Он призывно свистнул, но никто ему не ответил, и эта тишина показалась страшной Мезгирю.

Он обежал скалу, нависшую над небольшим углублением, и остановился, пронзительно крикнув, как пораженный ножом.

Шайтан, ощетинившись и глухо ворча, рвал мясо на боку тура.

Голова козла была откинута назад, и из перерванного горла уже не текла кровь, застывшая черным пятном на твердом снегу…

Мезгирь вскинул ружье и выстрелил.

Эхо побежало по пустынным горам, прячась в ущельях и стремительно мчась по вершинам, то громко смеясь, то рокоча, как утихающий гром, то трубя в звучные, тревожные рожки.

Мезгирь не видел, как Шайтан привскочил и ткнулся кровавой мордой в снег и как начал извиваться, хрипя и беспомощно царапая камни судорожно бьющимися лапами.

Охотник бросился на землю и долго лежал неподвижно, тяжело и глухо рыдая.

Потом поднялся, бледный и страшный, молча зарядил ружье и, зажав его между коленями, вставил дуло в рот.

И опять по дикому Хабар-Дагану долго носилось гулкое эхо и умирало в глубоких падях, не выдав тайны людям…

ТЕНИ НЕДАВНЕГО

Тихо шевелилась густая, сочная трава, хотя ни один порыв ветра не залетал в лесную чащу.

Молчаливо стояли оплетенные диким виноградом старые дубы и ильмы, в листве которых дремали птицы, утомленные зноем июльского дня.

Его спина мелькала среди кустов и порой пропадала в густых зарослях. Тигр вышел на еле заметную тропинку и остановился, высоко подняв круглую голову.

Потянув со свистом воздух, он припал к земле и скрылся в траве, залегши за густыми кустами орешника в нескольких шагах от тропинки.