Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - [140]
Прибыв в августе 1732 года в столицу возрожденной державы, Аврамов стал свидетелем окончательного падения дома Сефевидов. Армия Надира возвратилась в Исфахан, но не была допущена в город, так как шах начал опасаться своего полководца, завоевавшего огромную популярность. Тахмасп согласился принять лишь самого Надира, но обошелся с ним весьма холодно. Вернувшись в лагерь, уязвленный «раб Тахмаспа» без усилий привлек на свою сторону командиров, чтобы свергнуть неспособного к правлению и малодушного монарха.
21 августа ничего не подозревавший шах прибыл к Надиру в окружении министров. Полководец встретил его «как раб» и вскоре удалился, чтобы ему нечто «секретно объявить», после чего Тахмасп II был арестован и посажен под караул, как провинившийся слуга. Наутро Тахмасп Кули-хан объявил, что бывший шах есть «пребезмерно пьяница беспутной и никуды не годной», и продемонстрировал публике вдребезги пьяного государя, которого сам же напоил. Но, продолжил «азиатской герой», к счастью, у шаха имеется законный наследник, а он, Надир, по-прежнему будет векилем. Переворот не вызвал осуждения — народ был «весьма склонен» к победителю и сомневался в достоинствах «фамилии сафавинской».
Начались аресты вельмож и собутыльников шаха, на места которых Надир назначал собственных «командиров». Уцелевшие были готовы служить победителю; вскоре, как указывал Аврамов, «шаховой партии никово не осталось». Новый владыка не терял времени и демонстрировал решительный стиль управления. У английских и голландских купцов он потребовал денег за право сохранить их привилегии. Неудачливый Тахмасп был выслан в одну из хорасанских крепостей. 26 августа Надир женился на сестре бывшего шаха Султан-Хусейна, а 28-го провозгласил воцарение нового шаха- сына Тахмаспа, младенца Аббаса III (1732-1736)>{956}. 7 сентября векиль милостиво принял российского представителя, недипломатических выражений на аудиенции не допускал, но характер все же продемонстрировал: на любезное предложение помощи гордо отказался, заявив, что сил у него достаточно; при этом его министры на последующей конференции весьма этим вопросом интересовались. Аврамов высказался в том смысле, что возможна посылка военных инструкторов «под видом грузинцов и армян в персицком платье»>{957}.
В конце 1732 года персидская армия выступила против турок. Заняв Хамадан и Керманшах, Надир разбил войска губернатора Ахмед-паши, перешел Тигр и блокировал Багдад. Подоспевшие две турецкие армии сераскира Топал Османа в упорном сражении на берегу реки в июле 1733-го отбросили противника — Надир потерял 30 тысяч воинов и сам был сшиблен с коня и; во время бегства множество его солдат утонуло в Тигре. Надир отступил в Хамадан и в течение нескольких месяцев собрал и вооружил новое войско. Восстановив силы, он опять двинулся на врага. 9 ноября 1733 года в сражении по Киркуком турки были разгромлены и бежали; Топал Осман пал в бою, и его отрезанная голова доставлена победителю. В декабре губернатор Ахмед-паша подписал мир на условиях возвращения всех иранских территорий, захваченных турками в течение последних десяти лет. Однако Порта отказалась утвердить договор, и в следующем году военные действия возобновились.
Казалось, усилия российской дипломатии достигли желаемого: Иран и Турция вели тяжелую войну, но безопасность российских владений была обеспечена заключенными с каждой из воюющих держав договорами. Однако покидавший Кавказ Василий Яковлевич Левашов в записке своему преемнику на посту «главного командира» оценивал перспективы российского присутствия в этом регионе без энтузиазма. Ни иранцы, ни турки, ни местные жители его доверия не вызывали: «Каковы бы звания и чести хто не был, никому мухаметанского народу людем верить не надлежит». Кажется, петровский генерал и администратор почувствовал, что его победоносное оружие бессильно: даже принеся присягу, эти народы подданными империи являться на деле не собираются, да и не могут по причине наличия прочных собственных государственных и социокультурных традиций, что резко отличало их от более привычных «безгосударных» инородцев Поволжья и Сибири.
Еще более опасными казались вольные «горские народы»: Левашов был уверен, что все они «в верности сомнительны и никогда на них обнадеживатца не возможно»; при первом удобном случае они соединятся с турками «по однозаконству» и «против России неприятельски выступать не замедлят». Даже оседлых христиан, прежде всего армян, генерал не считал надежной опорой, так как сами они «обычаи и нравы и состояние азиацкое имеют, ни в чем умерения не знают и весма легкомысленны», и в итоге их поселение в крае находил «бесполезным», поскольку приходилось выдавать прибывшим «корм» и жалованье; передавать же им во владение мусульманские деревни Левашов признавал опасным. Наиболее реальным способом управления при ограниченных возможностях администрации он полагал использование противоречий между местными владельцами — кайтагским уцмием Ахмед-ханом, кубинским ханом, сыновьями шамхала, что «весьма полезно ее императорского величества интересам»
