Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - [116]

. Борясь с контрабандой, моряки задерживали любые суда без российских «паспортов», что настолько затруднило прибрежную торговлю, что Сенат в 1730 году указал «имеющихся при Астраханском адмиралтействе, взятых в 725 и в 726 годах на Каспийском море, на прейсовых (призовых, захваченных как плавающих без разрешения. — И. К.) судах с товарами, пленников мужеска и женска пола всех свободить и взятые у них товары, оставшие за продажею и за расходами, тако ж хотя которые и проданы, а взятые за них деньги ныне налицо, а и расход никуда не употреблены, возвратить им, что у кого взято по-прежнему, для того на Каспийском море прейсам таким, какие на прочих морях, быть не мочно, и те взятые персидские суда, которые только что не имели от российских командиров пашпортов, как о том в справке Адмиралтейской коллегии объявлено, за прейсовые причитать не надлежит»^{794}.

Способный генерал и освоившийся на Востоке политик, Левашов в феврале 1732 года задержал в Реште двигавшийся из Бухары караван купцов Масиса Арутюнова, Андреяса Зурабова, Мамета Челубея и стамбульского грека Константина Алексеева с лапами (рубинами), яхонтами (сапфирами) и алмазами. Не желая столь ценный товар «в другие державы упустить», командующий скупил приглянувшиеся камни для отправки в Петербург. Купцы, по мнению командующего, должны были остаться довольны, поскольку получили за них вместо 6482 рублей семь тысяч; но неизвестно, насколько выгодным было для них в реальности генеральское предложение, от которого нельзя было отказаться^{795}.

А годом раньше в столицу полетела челобитная астраханских купцов Тихона Лошкарева и Андрея Ильина «с товарищи», в число которых входил и старшина астраханского «бухарского двора». Торговцы жаловались на то, что к началу навигации снарядили суда, взяли под векселя товары, а Коллегия иностранных дел запретила российским и иностранным подданным торговлю в заморских провинциях и в Бухаре, от чего они «пришли в крайнее разорение». На эти же запретительные меры обижались и маркитанты — крепостные мужики Иван Иванов, Иван Григорьев, Петр Антонов, Василий Цепенников, поскольку уже заготовили товары для «удовольствия армии», а теперь для нее разрешались лишь казенные поставки^{796}.

Однако смогла бы Россия действительно стать центром восточной «коммерции», если бы «начальство» и купечество прилагали больше усилий?

Во всяком случае, ряд исследователей в этом сомневаются. Объем российского экспорта в страны Востока с середины XVIII века по середину XIX века практически не изменился и составлял примерно десять процентов от всего вывоза. А азиатская торговля (Индии, Китая, Ближнего и Среднего Востока) постепенно смещалась с сухопутного Великого шелкового пути с его средневековой инфраструктурой на океан благодаря развитию торгового мореплавания и муссонным ветрам, которые устойчиво дули в течение нескольких месяцев с северо- и юго-запада на восток, а затем, после небольшого перерыва, в обратном направлении. Поэтому уже в 30-е годы XVIII столетия в Петербург стали поступать китайские товары, шедшие через Индийский океан и далее вокруг Африки в европейские государства и затем доставляемые западными купцами в Россию. При тогдашних транспортных возможностях караванной торговли через труднопреодолимые окраины азиатского мира Российская империя едва ли могла стать посредником между Западом и Востоком^{797}.

Колониальные финансы

Как уже говорилось, российское командование попыталось наладить в новых владениях сбор налогов. Согласно царским инструкциям, к сбору пошлин и податей следовало приступить немедленно: как только войска «оснуются», Матюшкин был обязан «в Баку пошлины сбирать, також и в Гилянь писать, дабы то ж чинили». Причем требовалось собирать не только текущие платежи, но и недоимки за прошедшие годы; с жителей Баку следовало взыскать шаховы пошлины «за те лета, за которыя они не посылали, а делили между себя».

Как только Измаил-бек подписал договор об уступке России прикаспийских провинций, военачальникам были даны подтвердительные указы о немедленном сборе налогов в царскую казну. Правителю Гиляна Левашову указ предписывал «приняться за доходы» и взимать их, «как доброму и верному человеку надлежит», а особенно изыскивать то, что «по карманам шло». Ему надлежало объявить жителям, чтобы они «подати и доходы попрежнему сбирали» и все сполна и без утайки ему отдавали. Матюшкину надлежало приступить к взиманию пошлин в Баку, а Юнгеру — начать «збирать пошлины со всяких товаров» в Дербенте^{798}.

Поначалу успехи были весьма скромными: в июне 1725 года М.А. Матюшкин доложил из Баку о доходе в 3969 рублей 39 копеек при расходах в 6500 рублей, а в августе В.Я. Левашов поставил Петербург в известность о поступлении 1840 рублей и 369 связок шелка^{799}.

После того как армии удалось сбить волну партизанских выступлений, дела пошли лучше, тем более что Левашов смог организовать сбор податей при участии сотни местных сборщиков-«хожалых», которые не только обходили деревни, но и ловили «бунтовщиков»; инициатива генерала была «апробована» в Петербурге^{800}