Перпендикулярный мир - [25]

— Жена отпустила?

— У нас, в отличие от вас, городских, глава семьи — мужик… Как мужик сказал, так и будет… Да и при слове «золото», она отпустит куда угодно, — хоть на смерть.

— Зачем вы так?

— Затем, что побудешь лет пятнадцать-двадцать в женатом состоянии, — все поймешь…

— А Птица почему?

— Этот выцыганил у тебя тельняшку, и теперь — герой… Так что, — потянуло на подвиги.

— Мы — махнулись.

Олег Петрович прислонил к стене сарая свою мелкашку и присел рядом с нами.

Следом показался и Птица. Он возник из темноты, вгляделся в нас повнимательней и, узнав, расплылся в широченной улыбке.

— Друзья собираются вновь! — воскликнул он довольно.

Был он в десантном камуфляже, который при столь малом естественном освещении делал его почти невидимым, и в своей знаменитой тельняшке. Подстригся он на лысого, но впереди оставил небольшой чупчик, — знак крутого десантного «деда». Обрез был на его груди, наподобие автомата, — Птица так и дышал уверенностью и оптимизмом.

— А ты что здесь делаешь? — удивился он, узнав Геру.

— Домой вот собралась, — сказала она.

— Слышали новость, — сказал он, — с нами едет какой-то крутой мужик, его здесь зовут Дядя… Говорят, если уж он подвизался, то, значит, наше дело верное. А не туфта.

Гера прыснула, тут же отвернулась, чтобы не видели, что она смеется, — но плечи ее заходил ходуном.

— Что это с ней? — спросил Птица. — Эй, ты чего?

И не дождавшись от Геры ответа, обратился ко мне.

— Мишка, ты общее собрание, наверное, пропустил… Значит так: все, что найдем, делим на количество присутствующих. Выбывшие, — не в счет… То есть, если тебя, к примеру, по дороге подстрелят, как тетерку, то ты в дележке уже участия не принимаешь. Если раненым, но добрался, то — да, а если покойник, то уже, извини, — нет. Ничего тебе не перепадет… Все делим поровну. Прямо там, на сундуках… Сейчас ждем минут десять-пятнадцать, кто подойдет, и заводимся.

— А почему на ночь? — вспомнил я Герин вопрос.

— Для неожиданности, — сказал Птица, — это такой план… К утру будем на месте. Там перекантуем день, и так же вечерком — обратно… К следующему утру — дома… Я себе мотоцикл куплю, «Судзуки», — сниму с него глушитель, и буду гонять по деревне. Никто не заснет!..

— Покурим на дорожку, — предложил Олег Петрович, — у кого что есть… А тебе, дедушка усушенный, я скажу: запомни, — гладко было на бумаге…

Глава Третья

«Не думай, что Я пришел с миром на эту землю: Не мир принес Я сюда, а — разделение.

Потому что Я пришел разлучать: Сына с отцом его, дочь с матерью, невестку со свекровью ее…

Ибо врагами стали, — твои домашние. Если потребность в отце и матери больше, чем — во Мне. Если твоя любовь к сыну или дочери больше, — чем потребность во Мне.

Если ты идешь ко Мне, — но тебе достаточно отца своего, и матери своей, и жены, и детей, и братьев с сестрами; если тебе достаточно этой земли, — тебе не прийти ко Мне».

Евангелие перпендикулярного мира

1.

Утро отличается от дня и вечера тем, что утром приходят решения. А мысли могут приходить и днем, и вечером.

Гвидонов даже обратил внимание на одну особенность в работе следователей. Если дело близится к завершению, и в нем более-менее все ясно, то следователь, как правило, стремится встретиться с подозреваемым в первой половине дня. Но если же идет сплошной мрак, ничего еще не складывается, и впереди пахота на пахоте, — то встречи с темными личностями сами по себе откладываются до послеобеда или до вечера.

Поэтому, когда еще только рассветало, а дверь в камеру открылась и коридорный в маске, сказал: «На выход», — Гвидонов обрадовался. Он понял, решение насчет него принято, и оно сулит ему какую-то возможность или шанс выбраться из каталажки. Именно потому, — что утром.

С тех пор, как прилетели в Москву, с ним ни разу, кроме доктора, никто не разговаривал. Сразу привезли сюда, в какой-то коробке, чтобы ничего не видел, да еще и под Софию Ротару, чтобы ничего не слышал, — и засунули в эту камеру.

Где было довольно сносно, по сравнению с тем, что ему приходилось видеть. Туалет, душ. Нормальная кровать, холодильник и телевизор с видеомагнитофоном. Телевизор этот, как телевизор не работал, а только как приставка к видику. И штук двадцать кассет со всякой художественной ерундой… Была даже полка с книгами, — почти полное собрание сочинений Максима Горького.

За неделю, что Гвидонов провел в камере, — он возненавидел этого Горького. Не легла к нему душа, — и все тут.

Хватало времени для всякой философии, — днем, по вечерам и ночью. О бренности человеческого существования… Когда ты сегодня есть, — а завтра тебя уже вот и нет. Совсем.

Если бы его тогда не подняли из шахты, арестовывать, — его бы уже не было в живых.

Смех и грех. Никакой альтернативы. Или быть мертвым — или арестованным. Ничего третьего не дано, — бывают же ситуации.

Так что ему нужно было бы богу молиться, за то, что остался цел и невредим. Всю эту неделю.

Но что-то не хотелось…

Если бы еще полгода назад какой-нибудь экстрасенс предсказал ему, что с ним произойдет, — он бы в ответ покрутил пальцем у виска. Такого не могло присниться и в страшном сне.

Ничто не предвещало беды…