Перпендикулярный мир - [14]

— Кинь топор! — крикнул я Гере, из-за всех сил стараясь закрыть за собой входную дверь.

Но вожатая, как вскочила на кровати, с одеялом в руках, как прижалась к стене, так и продолжала стоять, словно каменная…

И я догадался, — помощников у меня в этом сражении не будет.

Я, что есть сил, закрывал дверь, смертяк старался ее открыть… Какое-то время мы провели в этом единоборстве, сродни перетягиванию канатов.

Был он совсем близко, нас разделяла только небольшая полуоткрытая деревянная преграда. Поэтому мы с ним — смотрели друг на друга.

Не знаю, как я выглядел, только что из теплой постели, и какое на него производил негативное впечатление. Он бы, даже если бы и захотел, не смог бы рассказать об этом… А вот свое впечатление, — я знаю очень хорошо.

Единственный его глаз был налит кровью, — вернее, поскольку крови в нем быть не могло, вся она в свое время вытекла, его единственный глаз был налит кровавой бесконечной злобой и яростью. Обращенной ко мне.

Ко мне, который не сделал ему ничего плохого…

Смертяк был перепачкан грязью, должно быть покойник хорошенько повалялся на земле, прежде чем переродился, и захотел крушить все живое, направо и налево… При виде меня, не только его единственный глаз покраснел. Но открывалась пасть и появлялись на свет огромные, похожие на звериные, клыкастые зубы.

Честное слово, хотя у меня совершенно в тот момент не было времени на отвлеченные размышления, — честное слово, я никак не мог сообразить, как у обыкновенного покойника, пусть и зараженного самым необыкновенным вирусом, как на нем могли вырасти такие огромные зубья и так отрасти в длину руки.

Смертяк смотрел на меня и щелкал в моем направлении клыками. Он пытался ими дотянуться до меня, — но у него ничего не получалось.

Между зубами у него выступала желтоватого цвета пена, наподобие слюны, и падала хлопьями вниз. Настолько перед ним был лакомый кусочек…

Он, смертяк, тоже соображал, был далеко не дурак… Уперся ногой в какой-то корень, торчащий из земли, и навалился на дверь с удвоенной энергией.

Если до этого у нас сохранялось шаткое равновесие в силах, то, как только он стал использовать новый прием, — оно нарушилось.

С этого момента он начал побеждать, а я — медленно отступать под его яростным напором.

Я растерянно оглянулся на Геру, — она, все той же мраморной статуэткой, приставленной к стене, стояла на своей постели, защищаясь байковым одеялом… Только ее глаза, полные ужаса, переросли из блюдец — в столовые тарелки.

Смертяк хрипел, плевался пеной, и поддавал всем своим многопудовым весом на дверь. За которой тщетно сопротивлялся я.

До его победы оставалось совсем немного, даже может быть, меньше минуты. Он это чувствовал… А они умеют чувствовать, эти смертяки, — теперь я это хорошо знаю.

Тогда я решился.

Выбрал момент, вздохнул поглубже, и отпустил злополучную дверь. Одновременно, я взлетел в воздух совсем в другом направлении. Я летел к печке. Вытянув вперед руки.

Смертяк ворвался в наш дом, — в который он так хотел попасть. С нерастраченной инерцией всей своей могучей массы. Он пролетел над полом, плюхнулся на конечности, и с разгона заехал под кровать.

Я же, в это самое время, приземлялся у печки. Я — так спешил…

В правой руке у меня оказался долгожданный топор, а в левой — полено, которое я схватил на всякий случай, чтобы и левая рука не оставалась пустой.

Но с этой секунды спешить было уже некуда. Стала важна точность.

Поэтому, я вскочил, повернулся к смертяку и стал ждать.

Когда он поднимется. Потому что, — лежачих не бьют. Даже смертяков. Такой вот глупый сработал во мне принцип.

Когда он встал на ноги, и всем корпусом начал поворачиваться ко мне, тускло сверкая единственным кровавым глазом, — тогда я ударил его. Топором.

Я все помнил, насчет позвоночного столба и обездвиживания. Но первый удар пришелся ему по голове. И развалил ее пополам.

Зато второй прошел по инструкции. Позвоночный столб смертяка перестал существовать. Я так думаю, вместе с ним самим. Как биологическим роботом.

3.

Когда я за ноги выволакивал смертяка на улицу, руки его немного подрагивали, а когти царапали пол. В нем никак не хотела исчезать одна, — но пламенная страсть.

Гера все так же застыла у стены, но глаза ее превратились из тарелок, — в блюдца.

Пусть пока постоит, хорошо, что она делает это молча.

Я уже успокаивался, только внутри что-то еще рвалось во мне и заносило над головой топор.

Закрыл дверь на засовчик, выключил свет и завалился спать…

Никогда не заснуть. После такого… Но что-то нужно было делать. Чтобы прошла какая-то дрожь, колотившая меня внутри. Но — в меру. Как-то лениво. Словно, уходя, прощалась…

Заснул, как ни странно… Но каким-то прерывистым, без сновидений сном. Время от времени он покидал меня, — я прислушивался к тишине, нет ли в ней какого-нибудь шороха. Когда понимал, что шороха нет, — засыпал снова.

— Вы меня ненавидите… Вы правы, — я самая последняя сука на свете.

Я услышал голос, но не понял сначала, кому он принадлежит.

— Во мне нет ничего святого… Я совершенная дрянь. Я полное дерьмо… Что я могу еще о себе сказать.

Тогда я приоткрыл глаза.

Был уже день. Дверь в домик была распахнула, и оттуда приходил здоровый запах соснового леса.