Перо жар-птицы - [67]
— Ну вот, прибудет он, дядя Коля, — говорил парень, все оглядываясь по сторонам, чтобы не услышали другие, — прилетит к дедушке за тысячу километров с гаком и что, спрашивается, увидит. Вместо торжества — все, извиняюсь, коту под хвост. Каково ему такой сюрприз? И вам перед ним? Это падло что захочешь скрутит, любое дело пришьет. Месяца нет как на стройке и уже на участок рвется. А мы ему, выходит, палку в колесо… И назначат, увидите! Не иначе, рука у него там, в управлении. Кто-то тянет, поддерживает.
— К чему ты все это, Володя? — поморщился Логвин.
— К тому, что не заводитесь, дядя Коля. Оно вам больше других нужно? Я же хочу, чтобы все хорошо было, главное — вам хорошо. Готовимся отметить как положено, а тут…
Издали показался Котко.
— Сюда идет, — обернулся парень. — Ей-богу, дядя Коля, я — чтобы все хорошо было. Не заводитесь… ну его к этому самому, раствор этот… Пропади он пропадом!
И Володя отошел в сторону.
— Гут морген, товарищ бригадир, — сказал Котко. — Подумали?
— Подумал, — глядя ему в глаза, ответил Логвин.
— Все поняли? Что я в виду имел…
— Понял, как не понять.
— И с чем пришли?
— Мировой не будет, Борис Никифорович.
Не дожидаясь ответа, он пошел к стремянке.
— Что ж, пеняй на себя, — бормотал вслед ему Котко.
В одной из палат больницы, где помещалась прорабская, стены еще не были окрашены, а «черный» пол только-только настлали под паркет. Вокруг стола беспорядочно громоздились табуретки. Видимо, принесли их сюда специально. На табуретках сидели люди.
В зал вошел Логвин, а за ним — монтажники.
— И управление здесь… — сказал Логвин, увидев двух незнакомых большинству инженеров. — Здравствуйте.
— Здравствуйте, товарищ Логвин, — приподнялись они с табуретов.
— Теперь все, — сказал сидящий за столом Котко. — Можем начинать.
И поднялся из-за стола:
— Товарищи, на нашем объекте, а вернее бы сказать — на участке, случилось «чп». Лучшая, так думали до сих пор, бригада управления объявила, как бы помягче, коллективный простой.
Переждав шум, возникший среди присутствующих, он продолжал:
— Да, да. Не удивляйтесь. Дико, но это так.
Сейчас Котко казался спокойным, говорил гладко, как по писаному.
В комнату быстро вошел Федор Белоус. Отыскав глазами Логвина, хотел было сесть рядом, но, не найдя свободного места, устроился поодаль.
— Идет, так сказать, коллективный простой второй, слышите — уже второй смены… — говорил Котко.
Внезапно подскочил низкорослый паренек из бригады:
— А мы не гуляем, товарищ прораб! Марши в подвале ставим и ступеньки подгоняем.
— Молчи, Антон, — сказал Логвин.
Паренек сел на место.
— Второй, — еще раз повторил Котко, — это когда до полугодия осталось две недели, а взятые нами обязательства…
— А мы не брали обязательств класть на соплях, — оборвал его Белоус.
— Не к лицу это комсомолу, Белоус, — обернулся к нему Котко. — Тебе бы не поддаваться провокациям, а сказать свое слово.
— Я и скажу, научно-популярно, — липу вы нам подсунули вместо раствора, — снова бросил Белоус.
— Грамотные все, — усмехнулся Котко. — Без году неделю на производстве, в техникуме один коридор прошел и судит-рядит. А у меня институт за плечами, двадцать лет стажа. Как-нибудь смыслю малую толику и, кстати, за дело отвечаю.
В бригаде зашумело.
— А мы кто же, служащие? — вырвалось у кого-то.
— Служащие — не служащие, но пока что руководитель я, — сказал Котко.
— Руководителей хватает, работяг в обрез, — отозвался про себя Белоус.
— Раствор им не по вкусу! — расхохотался Котко, не упуская из виду управленцев. — Чем же, позвольте спросить? — И, ища глазами, отыскал наконец Мельника. — Ну, хоть бы ты скажи — плохой раствор?
Мельник как топором отрубил:
— Не надо мне вашего ордера, товарищ прораб.
Котко пожал плечами:
— Я ему про Ивана, а он — про Степана! Ты про раствор скажи. Причем здесь ордер?
— Знаете вы, причем, — усаживаясь на место, сказал Мельник. А затем продолжал, обращаясь к бригаде. — Мы всю ночь со Светкой думали. Ладно — пусть… Жили с тещей и жить будем, хрен с ней… А ордер… — и он махнул рукой.
— Чего спорить! — раздался чей-то голос. — Пойти на место и проверить.
— Не проверишь уже, — усмехнулся Белоус. — С ночи все на узел отвезли и обратно пустили в машину. Я только что оттуда.
Наступила пауза.
— Ловко! — отчеканил кто-то из присутствующих.
— Яснее ясного, — добавил другой. — Ищи ветра в поле.
— Что ж проверять! — встрепенулся Котко, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног. — Не в растворе дело, чтоб вы знали, а в другом. Не хотелось про это… Но, видно, придется. — И, обращаясь к инженерам из управления, пошел со своего козыря. — Есть у нас бригадир на объекте. Все думали — бригадир, наставник, чего уж… Даже юбилей ему решили отметить, готовились сообща, да только…
Все повернулись к Логвину. Отовсюду раздались голоса:
— Что только? Говорите, раз начали!
На мгновение Котко заколебался, но отступать было поздно.
— Не место здесь… и все же скажу, — продолжал он. — Дело давнее, военное. Сам понимаю, кто старое помянет — тому глаз вон. Но молчать не могу. Было ведь, было, и отпираться некуда.
— Да что же было?! — снова раздалось наперебой.
— Не с ним, правда, с сынком его… — выпалил Кот-ко. — А вы, Николай Матвеевич, пользовались при сем, ой как пользовались! По закону бы — отец за сына не отвечает, а если по совести, товарищи… Вот и натянул я вожжи с торжеством, а он в отместку — как громоотвод — про раствор придумал и всю эту петрушку возглавил.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
«Голодная степь» — роман о рабочем классе, о дружбе людей разных национальностей. Время действия романа — начало пятидесятых годов, место действия — Ленинград и Голодная степь в Узбекистане. Туда, на строящийся хлопкозавод, приезжают ленинградские рабочие-монтажники, чтобы собрать дизели и генераторы, пустить дизель-электрическую станцию. Большое место в романе занимают нравственные проблемы. Герои молоды, они любят, ревнуют, размышляют о жизни, о своем месте в ней.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Книга Ирины Гуро посвящена Москве и москвичам. В центре романа — судьба кадрового военного Дробитько, который по болезни вынужден оставить армию, но вновь находит себя в непривычной гражданской жизни, работая в коллективе людей, создающих красоту родного города, украшая его садами и парками. Случай сталкивает Дробитько с Лавровским, человеком, прошедшим сложный жизненный путь. Долгие годы провел он в эмиграции, но под конец жизни обрел родину. Писательница рассказывает о тех непростых обстоятельствах, в которых сложились характеры ее героев.
Повести, вошедшие в новую книгу писателя, посвящены нашей современности. Одна из них остро рассматривает проблемы семьи. Другая рассказывает о профессиональной нечистоплотности врача, терпящего по этой причине нравственный крах. Повесть «Воин» — о том, как нелегко приходится человеку, которому до всего есть дело. Повесть «Порог» — о мужественном уходе из жизни человека, достойно ее прожившего.