Пернатый змей - [41]

Отвернув одеяло, он напряженно вслушивался в лунную тишину. И услышал глухие удары мачете, жадно впивающихся в человеческую плоть, затем не свой голос Хосе:

— Perdóneme! — Простите меня! — кричал убитый, падая.

Американец не стал ждать дальше. Сбросив одеяло, прыгнул в тень кактуса и, пригнувшись, помчался вниз, как заяц. Позади загремели пистолетные выстрелы, но мексиканцы, как правило, негодные стрелки. Шлепанцы где-то слетели, и он босиком, худой и легкий, несся по камням и кактусам к гостинице.

Там все уже были на ногах, вопили в страхе.

— Они убили Хосе! — крикнул он и бросился к телефону, ожидая, что в любой момент могут появиться бандиты.

Телефон находился в старой части гостиницы, в столовой. Но трубка молчала — молчала — молчала. В своей крохотной спальне над кухней визжала кухарка, предательница. Недалеко, в новом крыле, голосила жена Хосе, мексиканка. Появился один из слуг.

— Попытайся добраться до полиции в Иштлауакане, — приказал американец, и слуга помчался в новое крыло, схватил ружье и забаррикадировал двери. Его дочь, девочка, росшая без матери, плакала с женой Хосе.

Телефон не отвечал. На рассвете повар, уговоривший бандитов не трогать кухарку, сходил в гасиенду позвать пеонов. А с восходом солнца послали человека за полицией.

Полицейские нашли Хосе, на теле которого было четырнадцать ран. Американца отвезли в Иштлауакан, в больницу, где две индеанки извлекли из его ступней кактусовые шипы.

Бандиты скрылись, уйдя по болотам. Несколько месяцев спустя их опознали по украденным одеялам в Мичоакане; и один из них, будучи пойман, выдал остальных.

После случившегося гостиница была вновь закрыта и открылась только за три месяца до приезда Кэт.

Но Виллиерс рассказал другую версию событий. Якобы в прошлом году пеоны убили управляющего одним из имений на противоположной стороне озера. Его раздели догола, отрезали гениталии и засунули ему в рот, а нос разрезали вдоль и половинки пришпилили в щекам длинными кактусовыми колючками.

— Слушать тебя не желаю! — возмутилась Кэт.

Она чувствовала — здесь смертью пропитаны самые небеса, смертью и ужасом.

Она написала дону Рамону в Сайюлу, что хочет вернуться в Европу. Правда, сама она ужасов не видела, если не считать боя быков. Зато пережила несколько исключительных моментов, вроде путешествия на лодке до гостиницы. На ее взгляд, в индейцах были несомненные тайна и красота. Но постоянная тренога была невыносима, как и испытанное сейчас чувство ужаса.

Конечно, пеоны были бедны. Они привыкли получать за работу сумму, равную двадцати американских центам; сейчас средняя плата была пятьдесят центов, или один песо. Но прежде им платили круглый год. Теперь же только во время жатвы или сева. Нет работы, нет и денег. А в долгий сезон засухи работы чаще всего не было.

— И все же, — сказал немец управляющий, который управлял еще каучуковой плантацией в Табаско, сахарной — в штате Веракрус, а в Халиско — гасиендой, где выращивались пшеница, маис, апельсины, — и все же дело не в заработке пеонов. Не с них, не с пеонов, началось. А с оппозиционеров в Мехико, которые хотели вставить палки в колеса правительству и провозглашали лицемерные лозунги, чтобы привлечь бедноту на свою сторону. Так оно было. А потом агитаторы стали шнырять по стране и заражать пеонов. Это как заразная болезнь и ничего больше, как сифилис, эти революция и социализм.

— Но почему никто не сопротивлялся? — спросила Кэт. — Почему hasiendados[52] не сражались, а смирились с судьбой и бежали?

— Мексиканский hasiendado! — немецкие глаза управляющего вспыхнули. — Мексиканский господин столь храбр, что пока солдат насилует его жену, он прячется под кроватью и боится дышать, чтобы его не обнаружили. Такой он храбрый.

Кэт смущенно отвела глаза.

— Они все хотят, чтобы Соединенные Штаты ввели войска. Они ненавидят американцев, но хотят, чтобы Соединенные Штаты вмешались, только бы спасти свои деньги и собственность. Вот насколько они храбры! Они ненавидят американцев лично, но готовы полюбить, потому что они могут защитить их деньги и собственность. Потому они горят желанием, чтобы Штаты аннексировали Мексику, их любимую patria[53], оставив им дивный зелено-бело-красный флаг с орлом, держащим в когтях змею, ради видимости и чести! Как же, честь для них превыше всего; такого сорта честь.

Вечно это чувство неизбывной горечи, подумала Кэт про себя. Она так устала от него. Как она устала, устала от политики, от самих слов «лейбористы» и «социализм» и прочих в том же роде! Просто задыхается.

— Слышали вы о людях Кецалькоатля? — спросила Кэт.

— Кецалькоатль! — воскликнул управляющий, произнеся конечное «ль» с тем же особым прищелкиванием, что и индейцы. — Это еще один блеф большевиков. Они решили, что социализму нужен бог, и собираются выловить его из озера. Он пригодится им для очередного ханжеского лозунга при очередной революции.

Он ушел, пора было возвращаться к делам.

Но ей хотелось побольше услышать о Кецалькоатле.

— Вы знали, — спросила она, когда увидела его позже, показывая маленький горшочек, — что в озере находят такие вещицы?

— Ничего интересного! — ответил он. — Их обычно бросали в озеро, приходя поклониться божеству. Кажется, занимаются этим до сих пор, насколько я знаю. Потом достают, чтобы продавать туристам.