Пермская шкатулка - [115]

Неизвестно, где сыновья Кузнецова получили музыкальное образование — в консерватории, музыкальном училище, или это были самоучки. Но в Осе сохранились слухи, что Андрей Кузнецов блестяще вла-

309

дел гуслями, обладал прекрасным голосом и слыл виртуозом. Во всяком случае, концерты его в Осе проходили с полным аншлагом.

Гусляр ставил гусельки себе на колени, пальцами левой руки глушил те струны, что не должны звучать, а пальцами правой руки ударял по живым струнам. Под перезвон гуслей шло пение, звучали сказы, былины, духовные стихи и разбойничьи песни, слышанные певцом-гусляром на реке Каме. И оживала буйная камская вольница, когда на реке промышлял Оська, сухой и длинный, как оглобля, разбойничий атаман по кличке Змей, прозванный так за неспокойно блестевшие при виде звонкого золотишка и соболиных мехов глаза.

Гусли — старинный славянский инструмент. Стоит вспомнить сказы, былины, песни, где гусли наделяли чудодейственной силой: «И ударил в гусли Садко, новгородский гость, и заплясало все царство подводное»; «И заиграл Чурило на гуслях, заслушался той игры бу- сурманский царь, не повелел казнить Чурилу, а помиловать…»; «А и все богатыри на миру поутихли, заслушались той игры на гуслях неслыханной, и сказал Добрыне Владимир, Солнце-князь: — За игру твою за великую дам тебе три места по выбору: одно место — рядом со мной, другое место — супротив, а третье — где сам захочешь сядь!»

Кстати, далеко не все знают, что Садко, с именем которого связано столько песен и легенд, видимо, существовал. При раскопках церкви в Новгородском Детинце выяснилось, что ее заложил Сотко Сытинич.

Гусляры, как и кобзари на Украине, — не просто певцы, а, прежде всего, национальные мыслители, песняры-философы, выражающие в своих песнях и сказах думы народные, облагораживая сердца и души простых людей.

Широкой популярностью пользовался и гусляр Андрей Кузнецов не только в своем городе, но и в других уездных городах Прикамья. Уже сам перечень народных песен, гармонизации произведений Балакирева, Лядова, Римского-Корсакова, перечисленные в афише, говорит о высоком цензе музыкального образования певца-гусляра. Поэтому, видимо, не случайно сохранились слухи, что Андрея Кузнецова приглашали в знаменитый оркестр народных инструментов, но он отказался из-за своего любимого брата-горбуна, постеснявшегося ехать с ним в первоуральскую столицу. Как ни заманчиво было приглашение, сулившее ему блестящее будущее, молодой гусляр осилил свое самолюбие ради родного брата, отягощенного природным изъяном.

Благо, он был молод. Ему предстояла целая жизнь. Но увы! Грянула революция, а за ней разразилась Гражданская война. Россия

310

разделилась на два враждебных лагеря. В Прикамье сражались части Красной армии с Сибирской армией Колчака, чтобы отвоевать Пермь.

Когда красные захватили Осу, братья Кузнецовы стали жить на даче в Монастырке. По утрам они частенько рыбачили на излучине реки у крутого обрывистого берега. Там бил родник, тек ручей. От этого ручья начиналась тропа Пугачева. По преданию, когда Емельян Иванович не смог взять приступом Осу, он ходил по противоположному высокому берегу Камы, откуда крепость была видна как на ладони, и прикидывал, с какой стороны лучше ворваться в нее.

Это предание, бытующее в Монастырке, полностью совпадает с тем, как А. С. Пушкин описывает взятие Осы в своей «Истории Пугачева» по фактам, извлеченным им из исторических архивов: «18 июня Пугачев явился перед Осою. Скрипицын выступил противу его; но, потеряв три пушки в самом начале сражения, поспешно возвратился в крепость. <…>

На другой день Пугачев со своими старшинами ездил по берегу Камы, высматривая места, удобные для переправы…»

А далее идет текст, который в повести «Капитанская дочка» преобразился под пером Пушкина в картину взятия Белогорской крепости.

Эту параллель между картинами взятия Осы в «Истории Пугачева» и взятия Белогорской крепости в «Капитанской дочке» усмотрел в свое время Борис Пастернак, написавший в «Охранной грамоте»: «Еще естественнее, чем в столицах, разместились мои мысли… в зимнем полуазиатском ландшафте «Капитанской дочки» на Урале и в пугачевском Прикамье». Но параллели наблюдаются и дальше. Вернее, даже не параллели, а повторение истории, повторение пройденного.

Когда идешь теперь, много лет спустя, по высокому берегу Камы, где некогда шел предводитель крестьянского восстания, донской казак Емельян Пугачев, невольно приходит мысль, что тропа Пугачева, как названа она в предании, — это тропа войны, тропа бунта, а «русский бунт, — пришел к выводу Пушкин, — бунт бессмысленный и беспощадный». В «Капитанской дочке», в черновой главе, Гринев говорит: «Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды, или не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим и своя шейка — копейка, и чужая головушка — полушка». Мы в этом, любезный читатель, кажется, не раз убеждались и чуть дальше еще раз убедимся.

В тот злополучный год, когда сыновья осинского купца Кузнецова последний раз рыбачили на облюбованном ими месте у подножия тропы Пугачева, где на ямине водилась стерлядка, на тропу Гражданской