Перловый суп - [61]
— Это песни для открытого неба, — задумчиво сказал Будинас. — Да и сами они как будто с небес...
О чем пели — бог знает. Мне казалось, что поют о лошадях, дерзко скачущих по равнине или осторожно шагающих по горной тропе, и о всадниках, которые несут добрую весть или предупреждают об опасности. Поют о ветре, который свистит в ушах джигита, или о свисте пули, которая настоящего джигита не может догнать. Ну и дела, подумал я: обтянутые джинсой узкие зады этих парней никогда не знавали седел, и руки привыкли к баранке, а не к поводьям, ноги не ведали шпор, а только педали сцепления и газа. Но жива в каждом из них память о непрожитой жизни и, должно быть, именно она помогает им — да и нам тоже — оставаться людьми...
Костер у домика на отшибе кишлака догорал, и темень вокруг была такая, какой она бывает только в горах.
— Ты говоришь, завтра понедельник? — насмешливо сказал Будинас. — Что ж, приеду сюда завтра. А ты?
— Отправлюсь на створ, к скалолазам.
Не помню, чтобы Будинас что-либо написал о той поездке в Таджикистан. Да и я, признаться, лишь много лет спустя напечатал крошечный очерк о скалолазах. Но не о том, как отчаянно работали они на отвесах в створе Вахша, а о том, как терпеливо переписывали от руки в десяток общих тетрадей «Мастера и Маргариту», — в те годы булгаковский роман не то чтобы купить — достать было невозможно.
Еще я написал про чинару — ей тысяча лет, она была как форпост кишлака, который вместе с чинарой и яблоневым садом на склоне должен был уйти на дно водохранилища, когда там, где работали скалолазы, встанет плотина и завершится строительство гидроэлектростанции.
К каждой веточке исполинской чинары были привязаны белые ленточки, они тревожно трепетали под ветром, и мне объяснили, что это — в память об ушедших. Я спросил тогда, как очутились памятные знаки на самой вершине огромного дерева, и мне сказали, что те, самые верхние узелки, были завязаны очень давно, тысячу лет назад, когда чинара была не выше человеческого роста. Я подумал, что это красивая неправда, утешающий миф, потому что за тысячу лет любая тряпица тысячу раз истлеет, превратится в прах, даже нитки или следа от нее не останется. Но потом представил себе вот что: бывают, наверное, в этих краях особые ночи или даже дни напролет, когда чинара склоняет свою вершину перед памятью тех, кого нет, и дает возможность оставшимся отправить ленточки-послания то ли в прошлое, то ли в будущее.
Кажется, после той нашей командировки у Будинаса появились новые друзья в Таджикистане. В Грузии, Эстонии, на Украине и в Москве они никогда не переводились, и Будинас соединял их друг с другом, как соединяют каналами реки. В той слитной, без пробелов, жизни все имело смысл: лица и тени, многоголосое пение и молчание.
Потом добрые люди — в основном, из тех, кто тогда не жил, — стали доказывать нам, что мы жили неправильно, а наши представления о дружбе — сплошное лицемерие и пропаганда.
Но все было тогда по-настоящему— меж настоящими людьми. И если теперь случилось то, что случилось, то это всего лишь оттого, что настоящих людей стало меньше.
Виктор Козью
Женя Будинас был ярок в жанре короткого рассказа, хотя, похоже, сам об этом не подозревал. Прежде всего, здесь сказывалась авантюристичность его характера. А авантюра всегда быстротечна. Затянуть ее — и это уже нечто совсем иное: драма, мелодрама. И вообще что-то скучноватое и нудноватое. А ему всегда был нужен результат — и немедленно.
К малоформатному жанру его приучала и журналистика. Работа в агентстве печати «Новости» (АПН). Специфика этого агентства не терпела растянутости, очерковости и литературщины: событие, факт, резюме. И точка. Две-три странички максимум. И Женя делал это профессионально. Но подспудно в нем, наверное, зрело и сопротивление этому отработанному и наработанному профессионализму. Ему, как в старом еврейском анекдоте, всегда хотелось еще и немножко шить, чтобы жить лучше царя. И шил он широкие полотна: публицистические романы, документальные и просто романы.
В чем его зачастую и упрекали, как упрекали в свое время, кстати, и многих классиков, в том числе и А. Фадеева. Упрекали в неспособности писать коротко. И, как свидетельствуют очевидцы, однажды Фадеев не выдержал. Надо вам короткий рассказ — получайте: «А лодчонка-то была утлая»... — сказал старик, выдирая из задницы рака.
Нечто подобное можно вспомнить и о Будинасе. Вспомнить не как о факте творчества, без претензий на литературу и без оглядки на потомков. Случай для Будинаса действительно будничный, заурядный и промелькновенный.
Жили мы с семьей тогда под Минском. В Ратомке. Комната в комсомольском общежитии. Обживались. И потому жена что-то постоянно шила, штопала: покрывала, занавески, всевозможные салфетки. Отходов производства и орудий труда, как-то: ножниц, наперстков, ниток и, конечно, игл было множество. Последние непонятно куда все время ускользали.
В разгар производственного процесса и очередных поисков иголки в нашей квартире и появился Женя Будинас. Занятой, деловой, стремительный. Стремительно плюхнулся на стул со швейными заготовками. И тут же утратил деловитость и стремительность. С подозрением посмотрел на меня, жену и нашего сына. Молча и тихонько поднялся и стал обшаривать брюки с тыла. Вытащил иголку, и не махонькую, какие были больше в ходу, а длинную и толстую, их еще зовут цыганскими, и не без сарказма произнес:
Книга, как эта, делается просто. Человек вступает в жизнь и горячо влюбляется. Он тут же берется за перо – спешит поведать миру об этих «знаменательных» событиях. Периодически отвлекаясь, он проживает бурную жизнь, последний раз влюбляется и едва успевает завершить начатое в юности повествование, попытавшись сказать о Любви так, как еще никто никогда об этом не говорил.
Все лица и события, описанные в этой книге, подлинные. Любые несовпадения имен, названий, фактов - случайность или оплошность автора, за что он приносит свои извинения читателю.
Действие романа Е. Будинаса «Промежуточный человек» происходит в большом городе и в маленькой деревушке Уть, где один преуспевающий молодой человек строит себе дачу-поместье. Делает он это, мастерски используя особенности и слабости нашей хозяйственно-бюрократической системы. Им движет не столько материальный интерес, сколько азарт своеобразного художника, решившего доказать друзьям-скептикам, что прочная система может обеспечить человеку благополучие, если жить по ее законам. «Если есть забор, — говорит этот персонаж, — то в условиях реального социализма должна быть и дырка в заборе».
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.