Перловый суп - [63]
Такой редактор в Беларуси был всего один. И я точно знал, что денег на оплату его труда у меня нет. Потому что оплатить рабочее писательское время Будинаса — это нужно быть Рокфеллером.
И я пришел к Евгению Доминиковичу.
Он лениво взял два полиэтиленовых пакета — с такими обычно выходишь из продмага. Пакеты распирал горделиво распечатанный первый вариант моей книги.
— Это все нужно прочитать? — пыхнув из трубки, уставился Будинас в меня своим твердым спокойным взглядом. Знавшие его понимали, что этот взгляд — и есть самое страшное. Такое спокойствие означало, что Будинас взбешен.
Конечно! Я бы тоже взбесился. За здорово живешь нужно было прочесть полторы тысячи страниц. Причем добро бы — Достоевского или Зощенко!
— Ну... Если у Вас время найдется...
— До пятницы я совершенно свободен, — со все тем же холодным бешенством процитировал Будинас мультипликационного Пятачка. И я ушел, понимая, что обо мне думает собеседник.
Он позвонил утром:
— Приезжай.
— Сейчас?
— А когда? Ты же работать собирался?
Пришлось просыпаться и ехать.
— Значит, так. Возможны два варианта. Первый — я причесываю всю эту хуйню до уровня удобоваримого текста, и она идет в печать. Хуйней она в этом случае и останется, но наша публика и ее схавает. — И трубка вновь задышала эдаким злобноватым паровозом.
— А... А второй? — робко поинтересовался я.
— Второй вариант — это серьезная работа. Долго. Чтобы не хуйня получилась, а книга. Ты меня понимаешь?
— ... аю...
— Ни хрена ты не понимаешь. Тебя кто редактировал в жизни? Петя? Вот так он тебя и редактировал! А настоящий редактор — это... Это Стреляный!
— ... аю...
— Ни хрена ты не понимаешь. Анатолий Иванович Стреляный редактировал мой первый очерк в «Дружбе народов». Я принес рукопись. Редактор Баруздин послал меня к Стреляному. Тот взял рукопись и начал читать. И начал карандашом резать ее у меня на глазах.
— ...
— Ни хрена... — паровоз в зубах Будинаса выпустил такой густой клуб дыма, что и сам Евгений Доминикович закашлялся... — ... аете! И когда я утром пришел, он не только вернул рукопись прочитанной, он на ней места живого не оставил!..
— ...
— А что он сказал? То же сказал, что я тебе сказал. Хочешь — можно твою хуйню оставить нетронутой, для того правка карандашом и вносится. Хочешь — можно поработать.
— ... чу...
— Тогда — смотри! Может, хоть ты обучаем в этой стране. А то — сплошь ... — и дальше пошло слово, которое на бумаге я могу лишь стыдливо прикрыть многоточием, подобно тому, как сам произнесший его Будинас немедленно скрыл сказанное очередным паровозным выхлопом.
Так мы и начали работать.
Единственные три дня, когда он не работал моим редактором, — это день до операции, день в операционной и день после операции. Все остальное время я находился на дистанционном управлении — по телефону.
— Федута, не будь свиньей! — хрипел он в трубку. — Ты что, не понимаешь, что я от тебя требую? Ты можешь нормально разбить главу на подглавки? Логика у тебя есть? Хотя откуда у вас у всех логика? Вас никто и никогда в жизни не учил ни чему. Ты знаешь, что такое абзац? Ты не знаешь, что абзац — это завершенная мысль. Абзац — это...
И дальше он пел оду абзацу приблизительно так же, как Михаил Самуэлевич Паниковский воспевал гуся. Гусь был для Паниковского смыслом жизни, а смыслом жизни Буди-наса был в этот момент каждый абзац — не его! — моей! книги.
И он выдавливал из меня эти абзацы, как пасту из тюбика.
— Опаздываешь, — свирепо оглядывал он меня. — Это хамство — отнимать два часа жизни у умирающего человека своим опозданием.
— Вы хорошо выглядите, Евгений Доминикович.
— Это ты так думаешь. Танечка с тобой не согласна, — кивал он на медсестру, принесшую ему очередную порцию лекарств. — Она считает, что я уже совсем не интересен в качестве объекта воздыханий. Правда, Танечка?
Бездыханная трубка с вишневым чубуком вяло болталась у него во рту. Незажженная, она была подобна катетеру — вроде, выполняет какую-то функцию, но... хуйня, в общем...
— Мне позвонил Лева Тимофеев. Сказал, что вроде, у нас с тобой что-то получается.
— ...сибо...
— Он это врет, чтобы меня не огорчать. Он считает, что горбатого (то есть, тебя) могила (моя могила!!!) исправит. Раньше ты писать не научишься. Или — научишься?
Я глотал больничный воздух пересохшим ртом. Он диктовал очередное домашнее задание по поводу очередных двадцати пяти страниц. Каждый день в больнице — по двадцать пять страниц.
Мы оба были прикованы к его больничной койке.
И когда рукопись была сокращена в полтора раза (!), Будинас, вышедший из больницы, осмелился послать ее — в распечатанном виде — Анатолию Ивановичу Стреляному,
Через три дня пришла телеграмма:
«Прочел пятнадцать страниц. Герой поступил в пединститут. За что вы его так ненавидите?».
— Хуйня, — сказал Будинас, спрятавшись от смущения в облаке дыма. — Все хуйня. Нужно переписывать.
Стреляный был прав: за что ненавидеть мальчишку-безотцовщину, только-только поступившего в провинциальный пединститут? За то, что ему предстоит стать первым президентом Беларуси? Вот станет — тогда и ненавидьте. Если есть, за что.
И мы во второй раз с топором в руках, пропахшие табаком, прорубались через дебри неуклюже расставленных слов и неточно сформулированных мыслей,
Книга, как эта, делается просто. Человек вступает в жизнь и горячо влюбляется. Он тут же берется за перо – спешит поведать миру об этих «знаменательных» событиях. Периодически отвлекаясь, он проживает бурную жизнь, последний раз влюбляется и едва успевает завершить начатое в юности повествование, попытавшись сказать о Любви так, как еще никто никогда об этом не говорил.
Все лица и события, описанные в этой книге, подлинные. Любые несовпадения имен, названий, фактов - случайность или оплошность автора, за что он приносит свои извинения читателю.
Действие романа Е. Будинаса «Промежуточный человек» происходит в большом городе и в маленькой деревушке Уть, где один преуспевающий молодой человек строит себе дачу-поместье. Делает он это, мастерски используя особенности и слабости нашей хозяйственно-бюрократической системы. Им движет не столько материальный интерес, сколько азарт своеобразного художника, решившего доказать друзьям-скептикам, что прочная система может обеспечить человеку благополучие, если жить по ее законам. «Если есть забор, — говорит этот персонаж, — то в условиях реального социализма должна быть и дырка в заборе».
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.