Перламутровые крылья - [19]

— Ос-с-тавь себе, — прошипел в ответ Наг.

— А вы не обидитесь?

Сердце радостно забилось.

Какой замечательный Наг! Такой добрый! Я обнял хвост сильнее, желая показать, как я счастлив и благодарен.

— Нет, — ответил он. — Тебя заждались родители.

Но я все никак не мог оторваться от невероятного хвоста. Он жил в моих руках, едва заметно переливаясь тысячами ниточек глубоко внутри.

Грудь Нага едва опустилась, словно от вздоха. Его кисть нырнула за пазуху.

— Держи.

Я подставил ладони и в мои руки упало… яблоко! Красное, лоснящееся боками, округлое со всех сторон.

— Спасибо!

— Беги…

Конечно же, это был всего лишь сон. Глупый, наивный сон ребенка. Наги — злые и жестокие твари, разодравшие мою семью на части.

Перышко двенадцатое

На следующий день я снял с Тенери железные оковы, как и обещал. Солнце зависло над горизонтом водной глади, заливая темную от времени комнату оранжевым теплом.

Авис неторопливо поднял руки, разглядывая натертые запястья, словно не веря до конца в то, что я сдержал слово.

— Ты свободен. Но я прошу тебя дождаться моего возвращения, — повторил я просьбу. — Пятнадцать солнц, Тенери, и мы вместе проделаем путь до Дальних Земель. Я помогу тебе начать новую жизнь.

«Со мной или без меня — решать тебе», — закончил я фразу в собственной голове.

Он сможет преодолеть оставшееся расстояние — наша раса давно знает об обширных территориях за океанами в восьми днях пути — но удастся ли ему приспособиться к новым условиям…

Тенери остался один, ему всего пятнадцать, и видя его затуманенный взор, я не мог сказать наверняка, справится ли юный Авис с непосильной задачей. Да и хотел ли я давать ему право распорядиться собственной судьбой.

Рок распорядилась так, чтобы именно он остался в живых, и я не был достаточно благороден, чтобы не воспользоваться единственной возможностью получить то, чего так жаждал.

Не знаю, когда именно началась моя одержимость. Был ли это тот весенний день много лет назад, бросивший мне в руки едва оперившегося мальчишку, или все началось на кладбище, когда по непонятной мне причине я решил не выдавать Ависа, оправдав собственное решение обычной детской шуткой, не стоившей серьезного внимания.

Сомнений в догадке не было, но обязанности диктовали порядок, который я нарушил не раздумывая. Почему? Или, может, я погряз в наваждении, зачарованный на балу перламутровым сиянием в свете луны?

Почему мне никак не удавалось избавиться от мыслей о горячей коже? Почему до сих пор горели пальцы, коснувшиеся молодого Ависа?

Пытаясь избавиться от неудобных мыслей я проводил многие ночи в обществе хорошеньких птиц, решив, что мой недуг имеет самые простые и низменные потребности. Стоит их удовлетворить, и сказочный образ растает, поблекнет, развеется, оставив мне лишь ухмылку, которой не стоит делиться с посторонними. Однако этого не случилось.

Я тысячи раз объяснял себе, что нет ничего привлекательного в молоденькой пташке. У нее и личности как таковой не было, лишь глупые порывы зеленой молодости, никаких убеждений, принципов и морали, которыми можно было бы восхититься. Мне и говорить с ним не о чем…

Более того, на что я вообще надеялся? На то, что высокорождённого птенца отдадут змее, лишив возможности свить гнездо и обзавестись потомством?

Ход мыслей переворачивался с ног на голову. То есть, размышляя об этом, я и сам был готов отказаться от будущего, от возможности обзавестись змеенышами, сойдясь с Ависом?! Все это походило на полный бред.

Понимая о чем размышляю вечера напролет, я пришел к выводу, что слишком поздно бежать, потому, услышав о готовящемся выпаде в сторону Оррисов, нашел способ предупредить главу семейства. Им стоило скрыться навсегда, если они не желали сложить головы под основание крепкого сотрудничества Нагов и Ависов.

Но Гранус оказался еще более твердолобым, чем казался на первый взгляд. Он попросту проигнорировал предупреждение!

Придя в дом Ависов я не видел другого пути, кроме…

— Я… могу… идти? — развеял туман прошлого слабый голос, вернув меня в печальную действительность — туда, где обитало мое наваждение, сияя в грязном углу разноцветными отблесками неба.

— Да, — ответил я, и осторожно скользнул дальше от выхода, показывая, что не собираюсь удерживать его более.

Оперевшись руками о койку, Тенери поднялся. На меня он даже не взглянул. Застыв на какое-то время, он неуверенно двинулся в сторону прохода, где винтовая лестница уводила на чердак. Ногти впились в ладонь сжатого кулака. Я молчал, пока он продолжал путь, хватаясь за стены.

Тенери не оборачивался, ступая вперед на дрожащих ногах. Ухватившись за железный остов перил, встал на первую ступень и медленно поднял голову вверх. Дверь люка была распахнута, позволяя желтым лучам заполнять квадратный проем.

Он шел наверх, все так же не оборачиваясь и позволяя скользить мне позади.

Подниматься по лестнице для Нага — неудобное и неприятное занятие, но сейчас это не имело абсолютно никакого значения. Я не мог оторвать глаз от тонкой фигуры, спотыкавшейся на каждом шагу.

… тогда, явившись в гнездо Оррисов, я имел разрешение главы союза на то, чтобы оставить себе одну птичку. Я мог сделать Тенери рабом. Рабом, которому бы не понадобились оковы и клетки, ошейники и кандалы. Рабом, который был бы рад сидеть у моего хвоста, заливисто чирикая и не беспокоясь ни о чем на свете. Я собирался погрузить его в забвение.