Перикл - [4]

Пирей — торговая столица Аттики. Пелопоннес живёт торговлей Коринфа в западных морях, и Мегар — в восточных. Народное собрание Афин уже не раз требовало потеснить коринфских купцов и запретить мегарцам торговать в Пирее и в городах Делосского союза. Разумеется, в наказание Пелопоннесу за его постоянное вмешательство в ссоры городов и островов Делосского союза. Хотя главный смысл этих требований, конечно же, в другом: в неукротимой жажде афинян первенствовать в торговле в восточных и западных морях.

Это правда, что афиняне выстрадали наилучшее общественное устройство, имя которому — демократия, народовластие, когда все свободные граждане обладают равными правами и в равной мере участвуют в делах своего государства, где ценится достоинство человека, а не его происхождение или имущественное положение, где над всеми царствует закон, утверждённый самим народом. Всё испробовано и отвергнуто афинянами: царская власть, тирания, олигархическое правление, аристократическое, ибо всем им присущ непоправимый изъян — меньшинство властвует над большинством. Афины избрали для себя демократию. И, может быть, со временем придумают что-то лучшее. Они стремятся устанавливать демократию также во всех союзных городах — ради утверждения справедливости.

А там, за Сароническим заливом, господствуют цари и олигархи. Таков Пелопоннес, таков Лакедемон.

Очередная волна совсем близко подползла к ногам Перикла, и он сделал шаг назад, отступая от неё. И снова вспомнил о Ликурге, да и не мог не вспомнить: Ликург создал Лакедемон, государство спартиатов и его законы.

Ликург был потомком Геракла в двенадцатом колене, сыном спартанского царя Эвнома от его второй жены. Первая жена родила Эвному сына Полидекта, которому и досталось царство после смерти Эвнома. Но Полидект прожил недолго, и трон по праву перешёл к Ликургу. Впрочем, вскоре Ликург узнал, что вдова Полидекта беременна, и объявил, что передаст царский трон новорождённому, если это будет мальчик. Родился мальчик. Ликург вынес младенца к народу и объявил: «Вот ваш царь, спартанцы!»

Ликург стал опекуном нового царя, но враги его стали распространять слух, будто Ликург намеревается убить младенца, чтобы вернуть себе трон. Этот ужасный слух выпорхнул из царского дворца, из уст самой матери-царицы и её брата. Ликург так оскорбился, что решил покинуть Спарту. Это было тем более разумно, что младенец мог умереть от болезни, его могли убить заговорщики, а вина в его смерти всё равно пала бы на Ликурга.

Он уехал на Крит, затем отправился в Ионию, оттуда в Египет, в другие страны. И всюду изучал законы, по которым жили посещаемые им государства, надеясь собрать лучшее, чтобы затем передать их в Спарту, на родину, где жизнь, к несчастью, была устроена ужасным образом: кучка богатых спартиатов купалась в роскоши, а прочие прозябали в нищете, нравы были дикие, воспитанием юношества никто не занимался, власть то тиранов, то разнузданной толпы накатывала на Спарту, как волны на берег.

Ликург был царём Спарты меньше года, но многие спартанцы успели полюбить его за доброту, ум и справедливость. И когда он уехал, стали жалеть о нём, искать способ вернуть его на родину.

Ликург, вняв просьбам соотечественников, в конце концов вернулся и стал советником царя Харилая, своего племянника, которому он некогда уступил царский трон. Харилай увидел в Ликурге подлинного наставника и стал исполнять всё, что тот ему советовал.

Желая знать, правильно ли он поступает, и заручиться поддержкой богов, Ликург вскоре по возвращении в Спарту отправился в Дельфы к пифии — и та прорекла ему:

Се наконец, о Ликург, приступаешь ты к тучному храму,

Зевсу любезный и всем на Олимпе обитель имущим!

Богом приветить тебя или смертным приветить, не знаю.

Но уповаю, Ликург, что более бог ты, чем смертный.

Когда же Ликург спросил, хороши ли те законы, которые он привёз в Спарту, пифия ответила, что лучше его законов нет ни в одном государстве. «Любезный Зевсу» тотчас вернулся в Спарту и приступил к великим преобразованиям.

Прежде всего он учредил Совет старейшин, назначив в него двадцать восемь своих верных сторонников. Совет старейшин стал непреодолимой преградой на пути безрассудств и произвола, которые, увы, так часто обуревают и царей и толпу, — врагом деспотизма и охлократии. Совет старейшин призван был защитить царя от толпы и народ — от царского своеволия. Так был достигнут в Спарте внутренний мир. Мир, но не благополучие.

Благополучие спартанцам принёс другой закон Ликурга, который касался земельного вопроса: Ликург убедил всех землевладельцев отказаться от своих земельных владений в пользу государства, а затем, собрав земли, поровну разделил их между всеми спартанцами. Тридцать тысяч участков получили периэки, свободные граждане Лаконии, и девять тысяч — собственно спартанцы, полноправные граждане Спарты, воины, на которых работали илоты, государственные рабы. Теперь каждый земельный участок приносил его владельцу ежегодно от семидесяти до восьмидесяти медимнов[2] ячменя, небольшое количество вина, масла и овощей, которых, по мнению Ликурга, было достаточно, чтобы жить не болея, в добром здоровье, ни в чём другом не нуждаясь. В Спарте не стало несчастных голодных и бессовестных обжор.