Периферия - [6]

— Какой ты! — сказала она. — Ужасно рациональный. Ты старше меня не на девять, а на сорок девять лет.

Но он уже, взяв ее за локоть, направлял к двери, наставляя:

— Поужинаем с хозяевами. Ты должна им понравиться.

— Горю желанием! — сказала она кокетливо. — Ты же знаешь, есть только один человек, которому я хочу нравиться.

Хозяин, Леонид Макарович Горбунов, вернулся с дежурства после шести. Мельком оглядел квартирантов, пожал им руки, что-то буркнул и направился в душевую. У него были блеклые, невыразительные глаза, и весь он был блеклый, и оплывший, и тихий, и сонный. Годы давили на него, и, наверное, существовало еще что-то, что это давление усиливало. Увидев накрытый стол, Леонид Макарович оживился, белесые брови обрадованно взлетели, во взгляде, устремленном на квартирантов, появилась почтительность. Но это было бессловесное оживление человека, приученного ко вторым ролям.

Стол поставили в саду, под виноградными лозами, преломляющими солнечный свет в веселые блики. Катя хлопотала вместе с Авдеевной, а помогала им тонкая, почти прозрачная девочка, стыдливо опускавшая лицо. Катя положила руки ей на плечи, дождалась, когда девочка поднимет на нее глаза, и спросила:

— Как тебя зовут?

— Надя.

— О, да ты синеглазка! Какие у тебя прекрасные глаза! — Катя украдкой взглянула на Авдеевну и поняла, что лучшего не могла придумать.

Лицо старухи озарила яркая улыбка. Прямо похорошела, преобразилась Авдеевна. К ее щекам впервые за день прикоснулся румянец.

— Скажете! — нараспев произнесла она.

Но внучку обняла и крепко прижала к себе. Встрепенулась девочка, засветилась, замерла.

— Безотцовщина! — шепнула Авдеевна Кате, когда внучка побежала мыть редиску. — Ну, бабка приголубит. Но ей мало одной бабкиной ласки и заботы.

Сели за стол. Аппетитный парок вился над молодой картошкой. Из огурцов, редиски и зеленого лука был сотворен отменный салат. Алели кружочки колбасы.

— Жаль, селедочку всю из морей-океанов повычерпали, — сказала Катя. — В данный момент ей бы цены не было. Лет пятнадцать назад, когда от селедки ломились витрины, мой папа заявил: «Подождите, эта славная рыбка еще будет деликатесом, и для этого нужно совсем немного — чтобы ее стало мало». Мой папа прозорливый человек, хотя всю жизнь проработал грузчиком.

— Селедочка — это вещь, а твой папа — человек, сразу видно, — согласился Леонид Макарович.

— Пусть нам с вами и вам с нами будет хорошо, — сказал Николай Петрович. — Ваше здоровье, Авдеевна и Леонид Макарович!

Он выпил не до дна, и Авдеевна лишь пригубила стопку. И только Леонид Макарович отдал должное холодной «Столичной», не оставив на дне ни капли. Авдеевна строго на него посмотрела. Но он словно невзначай отвернулся, подставив ее осуждающему взгляду гладко отполированный затылок.

— Умеешь, Леня! — сказала она тогда, но он и на это не отреагировал. У него было право еще на стопку.

— Позвольте поинтересоваться, вы на постоянное жительство или как? — спросил он.

К закуске он выказывал полнейшее пренебрежение. Катя и Николай Петрович налегали на салат и картошечку. Авдеевна следила, чтобы не пустовала Надина тарелка.

— Надолго, — прикинула Катя. — А на постоянно ли, не знаю. Наше время мало кого балует постоянством. Мы мчимся вперед так быстро, что не успеваем приноровиться к скорости, к мельканию лиц, событий, впечатлений.

Леониду Макаровичу хотелось, чтобы ему ответил мужчина. Он не привык беседовать с женщинами, плохо понимал их. Поэтому следующий вопрос он адресовал непосредственно Николаю Петровичу:

— Вы, уважаемый, чем занимаетесь, если, конечно, не секрет? Ежели вы по медицинской части или преподаете, то мы к вам со всем нашим почтением.

— Мы социологи, — сказал Николай Петрович. — Будем ходить к людям и спрашивать, чего они хотят.

— И все? Ходить и спрашивать? — безмерно удивился хозяин дома. — Ну, а потом?

Авдеевна тоже широко раскрыла глаза. У нее еще ни один представитель власти не спросил, чего она хочет. Подразумевалось, что те, кому следовало это знать, прекрасно знают обо всем и без расспросов.

— То, что скажут нам люди, будет использовано для улучшения работы предприятий, магазинов, поликлиник, транспорта. Вот что за этим стоит.

— Я, к примеру, заявлю вам, что более всего хочу порядка, соскучилась я по нему. Что дальше? — Авдеевна привычно оттесняла мужа на второй план.

«И у Абдуллаева такое же мнение», — вспомнил Ракитин.

— Я сделаю для себя вывод, что вы знаете, чего нам больше всего недостает. И попрошу вас уточнить, где вы видите непорядок, в чем он заключается, кто его допускает.

— Наденьку нашу без подарка в детский сад не принимали.

— Ну, когда это было? — сказал Леонид Макарович. Его взор все чаще останавливался на бутылке, опорожненной менее чем наполовину.

— Сегодня я бы в ту сумму уже не уложилась.

— Это предмет для разговора, — согласился Николай Петрович.

— Я сдаю посуду по 20 копеек, а у Макаровича тара идет по 15 копеек. Приемщик же давно на «Жигулях» разъезжает. И домишко у него! И на столе скатерть-самобранка. Как у нэпмана. Я те времена застала и запомнила. Мне, милые, это не нравится.

— Леонид Макарович, наверное, клиент после семи? — невинно так спросил Николай Петрович, намекая, что хозяин дома мог прибегать к услугам винно-водочного отдела в неурочное время, за что взимается пеня.