Периферия - [35]
— Отсюда вывод не очень-то радостный: общественная работа резко уменьшает шансы девушки-узбечки на счастливую семейную жизнь.
— Пережить это гораздо труднее, чем потерю платья. Но я готова! Я люблю доказывать, настаивать на своем.
— Вы назвали сильные стороны своего народа. А каковы слабые?
— Не вгоняйте меня в краску.
— Русский размах без деловитости тоже не сослужил нам доброй службы. А наше «авось»? Наше прекраснодушие? Они собрали и продолжают собирать такую дань, которую и в рубли уже не переведешь. Хотите, я вам помогу, перекину наводящий мосток. Кто-то сказал, что жизнь на Востоке состоит из проявления уважения и восприятия уважения. Большим и маленьким начальникам здесь по традиции перепадает столько уважения, что для демократии остается совсем мало места.
— Вы это серьезно?
— Ну, не совсем. Но намек в моих словах весьма прозрачный.
— Мы, узбеки, часто ставим знак равенства между властью и вседозволенностью. Отсюда добровольная пассивность подчиненного. Раз вы начальник, вы приказываете, я исполняю, советов вам не даю. Ну, а если я начальник, я командую, и ваши советы мне ни к чему.
— Это ваш директор виноват в том, что вы так думаете. Но это не всегда верно.
— Не всегда, но часто.
— Я знаю прекрасных руководителей узбеков, которые уважают чужое мнение.
— Можно подумать, что вам известны одни эти примеры. Мой вывод не скоропалителен. Мы высоко ставим личное благополучие, благополучие семьи, и ниже — процветание общества. Сколько наших мужчин стремится в сферу обслуживания и за километр обходит завод, стройку! Их не пугает конвейер или башенный кран. Их привлекает возможность что-то иметь сверх заработка. А торговля, мастерские бытового обслуживания позволяют это. Разве это хорошо?
— Ваша убежденность горячая, об нее обжечься можно. Понимаю вашего жениха, который самоустранился. Он получал ожоги. Может быть, он и сейчас дует на больные места.
— Оставим это, пожалуйста!
— Скажите, Шоира, с чего бы вы начали, если бы вас избрали секретарем партийной организации?
— Я бы… разве это возможно?
— В принципе — да, — сказал Николай Петрович.
— Я бы к каждому коммунисту подошла, спросила, что нужно сделать, чтобы на фабрике был порядок.
— Ну, а если директору все это лишние хлопоты и порча крови?
— У меня он ничего не отменил бы. У меня он забегал бы.
— Рядом с вами вязальщица одна работает, Ксения Горбунова. Ее семья времяночку нам сдала. Как вы относитесь к ней? — спросил он после паузы.
— А-а! Мать-одиночка. Иной раз прикусит губу и готова одна против всех стоять. Цели перед ней не поставили.
— А вы поставьте.
— Что ж… если по-доброму… если не приказывать, не пригибать к земле!
— Договорились. Что вы делаете, когда с вами поступают нечестно?
— Как — нечестно?
— Возьмем самое привычное: обсчет в магазине.
— Я требую.
— И помогает?
— Еще как.
— Нужна ли вам помощь?
— Я привыкла сама. Возникнет нужда, я и к вам обращусь, не постесняюсь. Вообще-то я стеснительная, но приказываю себе, и застенчивость отступает и не мешает. Я так научилась управлять собой, что даже горжусь этим. Надо — улыбаюсь, надо — выступаю, надо — возвышаю голос. Умею, как заявил один интеллигент, держать вилку в левой руке, а нож — в правой.
— Вопрос последний, и я кончаю вас истязать. Ваша завтрашняя цель?
— Я стану Героем Социалистического Труда, — сказала она без пафоса, словно речь шла об обыденном. — Я давно настроила себя на это.
Кажется, она подтрунивала над ним. Но в чем-то второстепенном подтрунивала, не в главном. Может быть, над недогадливостью его. Он погрузился в агатовую глубину ее глаз. Теперь в них была спокойная уверенность в себе, и ничего кроме. Она рано уяснила, что живет в век максимальных программ, и выбрала себе одну из них. Скорость обернулась теплым ветром в лицо. Началась гонка. И захватила, и потребовала следующей, более высокой передачи, а потом еще более высокой. Пространство дороги постепенно освобождалось от соперниц. Она стоически сжимала губы. Наверное, это и было счастье.
XIV
Я ушел из Катиного дома, чтобы не быть больше с Катей. Это сделало день преотвратным. Тяжесть вины была такой, что я переставал чувствовать себя человеком. Но и этот день, как и другие, был прожит мною. И отказаться от него я уже не мог. Хотел бы, да не дано этого, как не дано брать назад свои поступки, словно ходы в шахматной партии. Отправив Раю домой, я вернулся в институт. Поздоровался с вахтером.
— Извините, Николай Петрович, — обратился ко мне седовласый ветеран войны, — извините, но разрешите сказать вам, что у вас хорошая жена.
— Я знаю это, — сказал я и взглядом дал понять, что не хотел бы продолжения разговора.
Кабинет не спас меня от людей и проблем. Пришла Катя.
— Почему ты без меня? — спросила она.
И осеклась, и замерла, ловя воздух побелевшими губами. Я смотрел мимо нее. Ничего не надо было объяснять. Состояние полнейшей опустошенности, полнейшей выжатости владело мною.
— Мы страдаем, — сказала Катя, обретя дар речи. — Мы попали в иное измерение. Только через все это надо было пройти вчера. Ты меня понял?
Теперь ей было так же тяжело, как мне. Я видел грозные признаки пробуждающегося вулкана. Но остался спокоен. Ее щеки вспыхнули, меня обдало жаром. Она вышла, ничего не прибавив к сказанному. Ей было жалко только одного человека — своего отца.
Герои повести Сергея Татура — наши современники. В центре внимания автора — неординарные жизненные ситуации, формирующие понятия чести, совести, долга, ответственности. Действие романа разворачивается на голодностепской целине, в исследовательской лаборатории Ташкента. Никакой нетерпимости к тем, кто живет вполнакала, работает вполсилы, только бескомпромиссная борьба с ними на всех фронтах — таково кредо автора и его героев.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922 г. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Документальное повествование о жизненном пути Генерального конструктора авиационных моторов Аркадия Дмитриевича Швецова.
Издательство Круг — артель писателей, организовавшаяся в Москве в 1922. В артели принимали участие почти исключительно «попутчики»: Всеволод Иванов, Л. Сейфуллина, Б. Пастернак, А. Аросев и др., а также (по меркам тех лет) явно буржуазные писатели: Е. Замятин, Б. Пильняк, И. Эренбург. Артелью было организовано издательство с одноименным названием, занявшееся выпуском литературно-художественной русской и переводной литературы.
Основу новой книги известного прозаика, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького Анатолия Ткаченко составил роман «Воитель», повествующий о человеке редкого характера, сельском подвижнике. Действие романа происходит на Дальнем Востоке, в одном из амурских сел. Главный врач сельской больницы Яропольцев избирается председателем сельсовета и начинает борьбу с директором-рыбозавода за сокращение вылова лососевых, запасы которых сильно подорваны завышенными планами. Немало неприятностей пришлось пережить Яропольцеву, вплоть до «организованного» исключения из партии.
В сатирическом романе автор высмеивает невежество, семейственность, штурмовщину и карьеризм. В образе незадачливого руководителя комбината бытовых услуг, а затем промкомбината — незаменимого директора Ибрахана и его компании — обличается очковтирательство, показуха и другие отрицательные явления. По оценке большого советского сатирика Леонида Ленча, «роман этот привлекателен своим национальным колоритом, свежестью юмористических красок, великолепием комического сюжета».