Перейти грань - [43]

Из музыки Браун всегда предпочитал джазовые мелодии и блюзы довоенной поры. Он отыскал станцию, которая передавала их несколько раз в неделю, и иногда всю ночь напролет слушал Расса Коламбо, Бадди Боуэна или Бесси Смит. Он даже начал записывать программы радиопередач, стараясь не пропустить ничего, что могло бы усладить его слух. Иная музыка вызывала у него воспоминания о детстве, родном доме, об отце. Отец любил Вагнера и Элгара, чье имя неизменно произносил с его полным дворянским титулом.

Днем «Нону» затаскивали на подставки для переоборудования. Работы велись под небрежным руководством Фанелли или Кроуфорда. Отношения Брауна с этими двумя установились корректные, но с примесью какой-то неловкости. Они всячески давали понять, что не забыли его неурочный вояж по Киллу. А он был с ними то неуверенно застенчив, то назойливо придирался к каждой мелочи. Он понимал свою непоследовательность, но ничего не мог с собой поделать.

Несмотря на трения, Браун проводил на верфи все больше времени. Особенно ему нравилось бывать здесь ночами. Глядя из рубки «Ноны» на огни Манхэттена по другую сторону гавани, он уносился мыслями в прошлое, когда он был ребенком. С тех давних пор горизонт утратил что-то из своего прежнего очарования. Выросшие здесь грубые квадратные сооружения закрывали своими светящимися контурами часть величественно высившихся башен. Но он помнил, как стоял на палубе статенского парома, держась за руку отца, и разглядывал остроконечные вершины Уолл-стрит, светившиеся в воздухе, словно шпили соборов.

Скорее всего, это было летом, в выходной день отца, значит, в среду. И отец был слегка навеселе.

— Американская мечта, сын, — повторял он.

Казалось, он смеялся и плакал одновременно, так, во всяком случае, звучал его голос. Отец не любил статую Свободы: она не имела отношения к тем, кто прибыл сюда, как он сам, не по своей воле, не как первые переселенцы. По этой же причине ему не нравились фильмы Чарли Чаплина. Чаплин был единственным из всего английского, на защиту чего он не становился грудью.

Готовясь к выходу в море, Браун занялся самонаблюдением. Он заметил переменчивость своих настроений. Но как бы то ни было его внутренний барометр постоянно стремился к отметке «ясно», даже в самые трудные моменты, когда он предчувствовал свое полное одиночество перед лицом стихии. Но все равно это было лучше, чем прошедшая зима, с ее оцепенением и отчаянием.

С дочерью, после ее возвращения домой на каникулы, они теперь уживались вполне мирно. Браун также обнаружил, что после недолгих разлук с Энн он находит все больше удовольствия в общении с ней, а супружеское ложе привлекает его ожиданием новой радости. Предстоящий вояж все чаще вызывал в нем эмоциональный подъем, а с ним вспыхивало желание. Браун стал даже мистифицировать эти вспышки: в том, как часто и долго они с Энн любили друг друга, он пытался прочесть будущее…

Однажды на верфи он разговорился со столяром, который сооружал шкафчик и полки в одной из кают «Ноны». Кто-то из клиентов «Алтан Марин» рекомендовал его как высокого профессионала, и он полностью оправдывал эту характеристику. Браун был им очень доволен. Его добротная и искусно выполненная работа по дереву придавала «Ноне» вид прочного и надежного судна, что было немаловажно для морального состояния во время плавания. Столяра звали Джордж Долвин. Он носил очки в металлической оправе и старомодный зеленый козырек над глазами; седеющие волосы были забраны сзади в серый конский хвост. Он любил слушать музыку, его приемник был всегда настроен на волну музыкальной станции.

В тот день Браун принес с собой больше тысячи долларов, чтобы частично расплатиться с ним. Он обычно получал деньги без всякой ведомости, так как наниматели доверяли ему на слово.

— Я весьма доволен тем, что вы делаете, — сказал ему Браун, отсчитывая купюры. Долвин положил деньги на дно своего ящика с инструментом. Обычно он все делал молча, однако на сей раз, видимо, был настроен поговорить.

— Я рад, что мои поделки отправятся вокруг шарика. Потом вы сможете засвидетельствовать мне, как они вели себя.

— У вас есть своя лодка? — Браун тоже был не прочь поговорить: этот мастер был ему интересен.

— Была, красавица, — ответил Долвин, — да сплыла к властям.

Браун предположил, что эта конфискация как-то связана с контрабандой наркотиков, и не стал больше задавать вопросы. Однако Долвин разоткровенничался.

— Федералы забрали ее за неуплату налогов. После войны во Вьетнаме.

— Понятно. — Браун неопределенно кивнул.

— Я построил ее в Ярмуте, это в Новой Шотландии. Я туда перебрался, когда пришла повестка в армию, а работать продолжал на того же подрядчика. Женился. Выстроил ее своими руками всю — от киля до рубки, в семьдесят седьмом перегнал ее в Кейп-Анн. Кто-то, должно быть, выдал меня или что-то в этом роде. Бывшая жена, наверное. Сам я попал под амнистию, а вот лодку ублюдки заграбастали.

— Не повезло, — заметил Браун и, сам не зная почему, добавил: — Мне пришлось побывать там.

Долвин быстро спросил:

— Во Вьетнаме? Кроме шуток?

— Никаких шуток. В течение четырех лет.