Переводчики, которым хочется сказать «спасибо» . Вера Николаевна Маркова - [6]

Вот такое счастливое во всех смыслах совпадение и обеспечило столь достойный результат на выходе. Как я уже писала в очерке о Сэй-Сёнагон, каждая строка буквально поет под пером переводчика, заставляя читателязабывать о том, что он держит в руках переводную книгу. Вы только вслу­шайтесь в эту музыку слова!

Холодом-холодом вея,

Стелется тонкий ледок.

Или вот еще отрывок, живописное описание зимнего пейзажа на изле­те ночи.

«Даже самые жалкие хижины казались прекрасными под снежной пеленой. Они так сверкали в лучах предрассветного месяца, словно были крыты серебром вместо тростника. Повсюду виднелось такое множе­ство сосулек, коротких и длинных, словно кто-то нарочно развесил их по краям крыш. Хрустальный водопад сосулек! Никаких слов не хватает, чтобы описать великолепие этой картины».

Но вот, как оказалось, нужные слова нашлись не только в японском языке, но и в русском тоже.

Кажется, после всех излитых восторгов пора бы уже поставить точку, в полном соответствии с рекомендациями самой Сэй-Сёнагон, утверждав­шей, что «немногословие прекрасно». Но тут как нельзя кстати в памяти всплыл весьма дельный совет от Маши из мультика про Машу и Медведя. Помните? «Больше чувства! Больше страсти и огня!» Действительно, так и просятся еще несколько легких штрихов, раскрывающих уже личност­ные качества моей незаурядной героини, а заодно и утепляющих ее образ. А потому еще одна цитата, на сей раз из очень симпатичных воспоминаний московского литератора Александра Трофимова, посвященных Марковой. Трофимов близко знал Веру Николаевну и даже дружил с ней в последние годы ее жизни. По моему разумению, он рассуждает именно о чувствах в самом высоком понимании этого слова.

«Мы пили чай, беседовали, и мне так не хотелось уходить из этого дома. Ее квартира — это что-то необычное для людей моего поколения. Здесь ощущалась связь времен, особенно передаваемая через вещи: ста­ринная мебель, картины, красота обстановки, множество книг — ста­ринных и новых. Здесь человек попадал в иной, отличный от нашего быта мир — мир гармонии и красоты».

Что ж, гармония в доме — это верный признак того, что и в душе его хозяйки тоже царила такая же гармония. Все, кто был знаком с Верой Николаевной, в один голос утверждают, что по жизни она была предельно скромным и порядочным человеком, охотно откликавшимся на любую просьбу о помощи.

«Сострадание — вот самое драгоценное свойство человеческой души. Это прежде всего относится к мужчинам, но верно и для женщин», — утверждает Сэй-Сёнагон в 261 дане своих «Записок». И далее: «Каза­лось бы, небольшой труд — сказать несколько добрых слов, а как редко их услышишь! Вообще, не часто встречаются люди, щедро наделенные талантами — и в придачу еще доброй душой. Где они? А ведь их должно быть много...»

Наша героиня как раз из числа тех немногих. А еще всю свою жизнь Вера Николаевна была глубоко верующим человеком, что особенно замет­но при чтении ее стихов. Впрочем, вера этой женщины была такой же чистой, незамутненной и ненавязчивой, как и она сама. Не мелькала она в храмах на праздничных службах, не старалась протиснуться в первые ряды прихожан с самой массивной свечой в руке, не поучала никого из ближних, как именно надо правильно верить и что надо делать, чтобы спа­сти собственную душу. Словом, верила так же, как и жила: скромно, безизлишнего пафоса, не привлекая к себе внимания и ни от кого не ожидая каких-то особых преференций и наград за свою веру. Что ж, как сказано в одной Вечной Книге, «по вере вашей да будет вам» (Мф. 9:29).

Заканчиваю свое повествование еще одной цитатой из Сэй-Сёнагон. 266 дан под названием «То, что радует».

«Кончаешь первый том еще не читанного романа. Сил нет, как хочет­ся достать продолжение, и вдруг увидишь следующий том».

Когда-то много-много лет тому назад и я испытала подобную радость, когда впервые взяла в руки перевод Веры Николаевны Марковой «Записок у изголовья» Сэй-Сёнагон. Помнится, как читала взахлеб и не могла оста­новиться до тех пор, пока не перевернула последнюю страницу книги. Но и сегодня готова воскликнуть с тем же прежним чувством внутреннего лико­вания. Какое же это счастье, что в нашей культуре есть такие личности, как Вера Николаевна Маркова, стараниями которой Сэй-Сёнагон заговорила на полноценном русском языке. Вечная память этой скромной труженице перевода и огромное ей спасибо.

P S. Все никак не доберусь до финальной точки. Тут вот подумала и решила озвучить еще одну свою мысль из числа, так сказать, сокровен­ных. Словом, есть у меня идея. Хорошо бы установить на одном из зданий города Минска памятную доску в честь нашей землячки Веры Николаевны Марковой. На каком именно здании? Да хоть бы и на Доме литераторов. Почему нет? Вполне оправданный шаг, справедливая, заслуженная дань скромному и не падкому при жизни на искус славы человеку. К тому же, этот памятный знак стал бы первым наглядным памятником переводчи­ку из числа тех корифеев перевода, кому действительно хочется сказать «спасибо». Дай Бог дожить мне до такого дня.