Перевернутая страница не означает поражения - [4]
Сборник Кальвин о имеет подзаголовок: «Беседы о литературе и обществе». В самом деле, общество, Италия с ее бедами, с терроризмом самого разного толка и множеством трудно разрешимых проблем, касающихся и рабочих, и молодежи, и интеллигенции, постоянно присутствуют в книге. Несмотря на все сказанное о гангрене, обвале и крахе, Кальвино хранит верность этическим идеалам своей юности. Исчезло звонкое, прямолинейное impegno «Мидолло», но мы видим его и в отвлеченных литературоведческих текстах, и в трех статьях, посвященных Фурье (с цитатами из Маркса и Энгельса), и в оценке экстремизма — impegno во всем.
«Ринашита» однажды провела анкету на тему «Для кого пишется роман? Для кого пишется стихотворение?». Процитируем несколько строк из ответа Кальвино: «В произведении почти всегда можно найти явный или угадываемый «адрес». Писатель, считающий себя участником борьбы, естественно, склонен обращаться к товарищам по борьбе. Но он должен прежде всего считаться с общим контекстом, б котором окажется произведение. Он должен сознавать, что фронт проходит и внутри его произведения, Этот фронт постоянно находится в движении, и оно безостановочно приводит в движение также знамена, казавшиеся прикрепленными гораздо более прочно. Не существует совершенно надежных территорий, само произведение есть и должно быть ареной борьбы».
Взаимоотношения писателя с читателем — одна из тем, больше всего интересующих Кальвино. На этом построен роман «Если однажды…», где главные персонажи — Читатель и Читательница, которые «хотят прочесть новый роман Итало Кальвино», но книготорговец подсовывает им бракованные экземпляры, где собраны одни лишь первые главы почти ничем не связанных между собою и совершенно различных по стилю десяти романов, — серию «типографских ошибок», литературных мистификаций, фальсификаций, поисков «настоящего романа Кальвино» и т. д. Книга удивительная по изяществу иронической интонации, остроумная, веселая, озорная и показывающая исключительно высокий уровень литературного мастерства Кальвино. Ограничусь одним примером. Читатель приходит в магазин и мысленно классифицирует все выставленное на витрине: «Книги Которые Ты Можешь Не Читать; Книги Сделанные Для Другого Употребления Нежели Чтение; Книги Уже Прочитанные Хотя При Этом Не Было Даже Необходимости Раскрывать Их Поскольку Они Принадлежат к Категории Уже Прочтенного Еще До Того Как Ты Начал Их Читать…»
Когда вышел этот роман, издатель Джулио Эйнауди, крупный деятель итальянской демократической и антифашистской культуры, заявил, что Кальвино создал шедевр и теперь должен вообще перестать писать. А если уж не сможет удержаться, пусть подождет лет пятнадцать — двадцать. Но вот Кальвино через год после романа выпустил сборник эссе. Повторяю, мне кажется, Кальвино напрасно проводит (теоретически) такую четкую грань между своей прозой и эссеистикой: они взаимосвязаны. Не потому, что Кальвино-прозаик пишет по созданным им самим литературным рецептам. А потому, что в прозе и в эссеистике мы находим нечто глубоко индивидуальное, вероятно, присущее Кальвино-человеку.
Литература остается самым главным в жизни Кальвино, но было бы абсурдом вспоминать об архаической башне из слоновой кости. Писатель занимает недвусмысленную гражданскую позицию на стороне антифашизма и демократии, это доказано фактами. Только, в отличие от некоторых коллег, Кальвино никогда не позирует и не становится на котурны: это противоречило бы и его этике, и его эстетике.
Признаюсь, я тоже строила разные гипотезы насчет того, почему Кальвино придумал название «Поставим крест». Можно ли действительно говорить о всеобъемлющем пессимизме, об отказе — фактически — от всего, что он думал, писал и делал на протяжении двадцати пяти лет, и о том, что все приходится начинать сначала? В 1977 году, когда в Италии происходила широко известная дискуссия на тему «Оптимизм и пессимизм», Кальвино примыкал к лагерю тех, кто верил в необходимость и в возможность обновления Италии. Да, он оставался скептиком, но в эти высшие ценности верил.
После выхода сборника Кальвино дал несколько интервью, разъясняя характер книги и смысл названия. Отметим лишь два момента: во-первых, «Мидолло» сохраняет свое значение не в абсолютном смысле, а потому, что в этом эссе выражены некоторые этические принципы, остающиеся неизменными. Во-вторых, камень не обязательно должен расцениваться как крест на могиле, как отречение или признание того, что важный период в жизни писателя закончился: метафора «камень», сказал Кальвино, может быть заменена другой: «пресс-папье, положенное на бумаги». Предпочтем думать, что это именно так.
OCR и вычитка — Александр Продан, Кишинев
Второй том «Истории Италии» охватывает период с конца XVIII в. до окончания первой мировой войны. В нем освещаются важнейшие проблемы этого периода: буржуазная революция, борьба за образование единого государства, утверждение капиталистических отношений, переход к империализму. Большое внимание уделено развитию рабочего движения, деятельности социалистической партии. Читатель получит представление и об основных сторонах духовной жизни страны в эпоху Рисорджименто и после объединения Италии.
Третий том «Истории Италии» доводит события итальянской жизни до наших дней. В томе рассказывается об основных этапах и проблемах борьбы итальянского народа против фашизма. Значительное место уделяется истории Италии после второй мировой войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.