Переведи меня через Майдан... - [32]

— Странно, — Молчуненко потёр переносицу указательным пальцем. — но меня ваши слова не удивили. А можно более конкретно.

— Да хотелось бы поработать с вами в тандеме. — Самойлов чувствовал себя, как говорят в таких случаях, как на минном поле: а вдруг он ошибся с выбором? Тогда вся командировка псу под хвост. — И к тому же, у вас имеются места, куда нам хода нет.

— Например?

— Хотелось бы взять интервью у Козаченко. Или, хотя бы, у кого-нибудь из его окружения. У спикера вашего парламента, Алексеева. Нас, к сожалению, не пускают в святая святых вашей политики.

Молчуненко усмехнулся.

— Я что-то не то сказал? — спросил Самойлов.

— Вы здесь не причём. Идёмте.

Телеведущий вывел Михаила из своего кабинета, спустился вместе с ним на первый этаж, где располагалась монтажная комната.

— Проходите. Лиза, как у нас дела?

Женщина, сделала пометки в блокноте, и только после ответила на вопрос Молчуненко:

— Тебя интересует процесс? Или результат?

— И то, и другое, лапонька!

— Тогда, взгляни: такие кадры подойдут? Как по мне, слишком яркие. Хотя… Что-то в них есть.

— Может быть. — Молчуненко кивнул в сторону Самойлова. — Наш коллега из Москвы. — Геннадий Сергеевич уткнулся в монитор. — Лизка, ты умница. В них такой колорит! Оставляй, и без всяких разговоров. Впрочем, не отвлекайся, после поговорим. — Молчуненко обернулся к Михаилу, — здесь сейчас происходит рождение моего фильма об Украине. «Незалежна Украина».

— Независимая? — тут же перевёл в украинского на русский Михаил.

— Совершенно верно. Делаю его по заказу вашего посольства, для Российской федерации. Должен был закончить к концу лета, но не сложилось. Впрочем, к пятнадцатому числу сдам.

— Замечательно.

— Да не совсем.

Молчуненко взял в руку видеокассету и потряс ею:

— По ходу фильма я должен был взять интервью у тех кандидатов, которые более других, по всем прогнозам, имеют шансы стать президентом. Их двое. С одним пообщаться получилось. Второй, под разными предлогами, встретиться со мной отказался. Догадайтесь кто.

— Козаченко.

— Ответ правильный.

— Причина? — поинтересовался Самойлов.

— Если бы я знал. Думаю, он сейчас просто дистанцируется от Востока, чтобы Западные спонсоры не лишили его команды кормушки.

— Так открыто об этом говорите…

Молчуненко пожал плечами:

— Я же не на телеэкране. Впрочем, о продажности наших кандидатов у нас говорят все.

— Слухи — одно, а информация с экрана совсем другое.

— Я тоже так думал. Да недавно столкнулся совсем с другой реальностью. Журналисты вовсю пользуются интернет сайтами, вместо того, чтобы лично побывать на месте событий. Одну и ту же информацию на разных каналах освещают по-своему. Чаще всего выдают кастрированную версию событий. А чтобы найти истину, простому, но наблюдательному обывателю следует просмотреть, как минимум, пять телекомпаний, и прочитать десять различных печатных изданий. И то, будьте уверенны, вас обманули процентов на пятьдесят.

— У нас в России то же самое.

— Совок. — вынес вердикт Молчуненко.

— А при чём здесь «Совок»? — возмутился Самойлов. — Свобода слова, как и словоблудие всегда шли рука об руку. Что в царские времена. Что в партийные. Как и сто, и пятьдесят, и двадцать лет назад никто не собирается нести никакой ответственности за слово, высказанное, либо печатное. А ведь сменилось не одно поколение. Представьте, последнее поколение, выросшее на демократической лжи? А чем демократическая ложь хуже коммунистической правды? Коммунизм был диктатурой. Но своеобразной. Диктатурой чиновников, а не военных. Самое интересное, что и ваши, и наши чинуши, крестясь по церквям, стремятся править по прежнему: приказами и подобострастием. При этом, ни за что не отвечая. Как у вас относятся к критике?

Молчуненко расхохотался.

— Да никак. Киев критику отторгает, причём полностью. И самое любопытное: в этом солидарны и власть, и оппозиция. А в таких условиях работа журналиста просто невыносима.

— Вот потому я к вам и обратился. Забыл сказать. Мой шеф платит за вашу помощь. Так что на пиво и сосиску в тесте на Хрещатике хватит.

— Перепечку!

— Точно, — тряхнул головой Самойлов, — Перепечку! Вот ведь, запамятовал…

Молчуненко рассмеялся.

— Главное, помнить вкус продукта.

Приятная физия, — подумал Михаил.

— Ладно, — Геннадий Сергеевич хлопнул Самойлова по плечу, — Что вас интересует в первую очередь? Но, в приделах разумного.

— Ближайшие заседания Верховной Рады.

Мочуненко присвистнул:

— Ни фига себе, разумное.

* * *

Андрею Николаевичу ничего не снилось. Совсем ничего. Потому что он не спал. Всю ночь Козаченко ворочался в постели, комкая простынь, вытирая влажной рукой пот со лба, и той же рукой пытаясь отогнать видения, нахлынувшие на него. Катя, жена, сидела на корточках перед кроватью, и не знала, что в таких случаях следует предпринимать. Она, естественно, думала о скорой помощи, о спец поликлинике, но к кому можно конкретно обратиться не имела никакого понятия. К тому же, Андрей категорично не мог терпеть в своём доме врачей. Только личного детского терапевта.

К четырём часам утра женщина поняла, что если и дальше ничего не предпримет, то может потерять мужа. Андрей Николаевич потерялся в глубоком обмороке. В уголках рта запеклась белая пена. Он метался по мокрой от пота простыни, выкрикивал имена незнакомых ей людей. Левую сторону лица мужа исказила маска боли, оставив печать омертвления. Пальцы на левой руке неестественно сжались, захватив край одеяла. Правая рука постоянно судорожно била по простыне, в надежде найти покой. Наконец, голова мужа сделала слабую попытку приподняться, и обессилено упала на подушку. Рука замерла.