Переведи меня через Майдан... - [30]

— Что ты хочешь? — поставил вопрос ребром кандидат.

— Вот это другое дело. Что тебе сказать… У нас, вроде бы, как всё имеется. — Тимощук разломал клешню краба, извлёк белое, нежное мясо, и принялся его жевать. — Одного только не хватает.

— Чего? — Козаченко понял, о чём идёт речь. И не ошибся.

— Свобода! Во всех её проявлениях. Свобода — как понятие объёмное и растяжимое. — Интересно, подумал Козаченко, насколько много власти, или свободы, они сейчас запросят?

Молчание Козаченко Тимощук понял по своему.

— И нас интересует только это. Свобода — понятие реальное, и вполне ощутимое. Особенно, когда в тюрьме, — Козаченко вздрогнул при этих словах. — Когда находишься в камере, чётко понимаешь, твоя свобода довольно сильно ограничена. И не только четырьмя стенами, но и отношениями к тебе арестантов и конвоиров. И чем больший срок ты мотаешь в заключении, тем больше тебе нравится свобода.

— На что намекаешь, Олег Анатольевич?

— Ни на что. Пойдём, попаримся. Глядишь, и начнёшь, Андрей Николаевич, абстрактно, но чётко представлять свои желания. И формулировать их.

— Если ты имеешь ввиду свободу на уровне КГБ, то сам понимать должен, подобного я тебе обещать не в состоянии.

Тимощук поднялся с плетёного кресла:

— Не в том направлении мыслишь, Андрей Николаевич. Да и вообще, перестань пока мыслить. Идём париться.

* * *

— Добрый вечер, Степан Григорьевич.

— Послушайте, вы же говорили, что позвоните завтра!

— Обстоятельства изменились. Можно говорить или нет?

— Можно.

— Вы просьбу наших друзей выполнили?

— Да.

— Когда?

— Два часа назад.

— При каких обстоятельствах.

— На ужине.

— Точнее.

— Коз….

— Не называйте имён. — резко перебил голос.

Тарасюк чертыхнулся: идиоты, постоянно перестраховываются. И остолбенел: а что если СБУ, или кто там ещё, прослушивают мобильники? Телефон неожиданно приобрёл больший вес и чуть не выпал из ослабевшей руки.

— Почему замолчали? Говорите. — настойчиво раздавался голос невидимого собеседника.

— Он ужинал со своим окружением. — с трудом договорил Тарасюк. — Или я снова сделал что-то не то?

— Нет, всё в порядке. И перестаньте нервничать. Вы ничего не заметили в поведении шефа?

— Вроде бы нет.

— Почему так неуверенно сказали: вроде бы нет? Или, всё-таки заметили?

Тарасюк мысленно выругался.

— Втянули вы меня…

— Расслабьтесь, всё идёт по плану. Так, да или нет?

— Нет.

— Ждите следующего звонка.

* * *

Синчук нажал кнопку рации..

— Сергей, как там у вас?

— Всё в норме. — голос звучал глухо, словно из под подполья.

— Гости прибыли?

— Так точно. Находятся в сауне, парятся.

— Ничего необычного не заметил?

— Да нет. Гости прибыли на двух машинах. Охрана в «Опеле», осталась стоять за забором.

— Хозяин сам?

— Сам. Но через час приехал Петренко.

— А этого каким ветром принесло?

— Понятия не имею.

— Что он делает?

— Пытался пройти к шефу, но его не пустили. Попросил вызвать гостя. Тоже отказали. Теперь сидит и пьёт водку.

— С кем пьёт?

— Сам.

Подполковник выматерился:

— Если нажрётся, сразу звони мне.

Синчук отключил телефон и ещё раз выругался: очередная ночь псу под хвост. Теперь ещё с этим сраным депутатом разбираться. Развернув полиэтиленовый пакет, подполковник поморщился: бутерброд с колбасой, собранный утром женой, на такой жаре к вечеру «сдох»: стал скользким и противным.

— Что за день… — звонок мобильного телефона приостановил исторжение нового потока эмоций. — Синчук слушает.

— Слушай, подполковник. — голос начальника областного управления СБУ, прямого руководителя, сейчас был явно не к месту. — Ты кого ко мне на дачу послал, а? Эти, твои ханурики продали два поддона кирпича… Представляешь? Силикатного. Кизиловского. Ты знаешь, по чём ныне такой кирпич?

Нет, — Синчук прикрыл мембрану телефона и выматерился. — день сегодня действительно хреновый.

* * *

Богдан Васильевич Петренко напился не случайно. Точнее, напился специально. В надежде заглушить те чувства, которые именуются сомнением.

После встречи с Луговым, он всё время физически ощущал, как привычная, твёрдая поверхность земли уходит у него из под ног. На Козаченко собирались совершить покушение. Такое с трудом укладывалось в голове. Но, Петренко прекрасно понимал: Луговой не из тех людей, чтобы шутить. Это раз. И он не сам проявил инициативу. Льву Николаевичу, как помнил Богдан Васильевич, сантименты были не свойственны. Политологу приказали — он выполнил распоряжение. Чьё? И так понятно. И вот именно с этого места размышлений земля то из под ног и начала убегать.

У Богдана Петровича было два варианта действий. И оба его никак не привлекали. Предположим, говорил сам себе бывший секретарь ЦК ВЛКСМ, я сообщу Козаченко о том, что того собираются отправить к праотцам. И, первый вопрос, какой зададут в ответ, будет звучать так: а откуда, пан Петренко, вам известно об отравлении? Ах, от товарища Лугового… А что вас объединяет со Львом Николаевичем? — последует второй вопрос. А за ним и третий: а почему вы скрывали факт вашего тесного знакомства с российским политологом? И четвёртый: а почему Луговой обратился именно к вам? С этих, и последующих вопросов то и начнётся крах его и без того шаткой карьеры. И тогда всё! Повторного возвращения в «большую политику» не состоится. Факт!