Перевал - [38]

Зуракан на какое-то мгновенно забыла, что она одна среди скал.

— О люди! О подруги! О женщины в белых платках! Не опасайтесь, что несчастную Зуракан сожрут волки на перевале. Я не из таких, что сунутся волкам в пасть и погибнут. Тот, кто силен и смел, посмеется! Ха-ха-ха-ха!

Она начала спускаться со скалы, упираясь палкой, то медленно сползая, то перепрыгивая с выступа на выступ. Очутившись внизу, она перекинула палку через плечо. Перед тем, как спуститься со скалы, она намотала куски разорванного платья на руки. «Схвачу его за горло, всуну руку ему прямо в пасть…»

Сквозь клочья штанин светились голые бедра, икры ног раздулись, в открытом вороте виднелись большие тугие груди. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, Зуракан словно заигрывала со своими возлюбленными:

— Эй, дурни, зубастые мои, где вы? Почему же не идете ко мне?

Ступни ее не чувствуют шершавости камней. В глазах у Зуракан и гнев, и мужество, и едва уловимая тоска одновременно.

Отойдя от скалы, на которой провела ночь, она неторопливыми шагами направилась к седловине перевала. «Эх, выпить бы хоть один чёйчёк холодного максыма!.. Не дамся так просто… Разве только если выбьюсь из сил…»

Еще не истерлось в памяти людей то время, когда дикое зверье рвало в клочья и пожирало в пустынях, степях и на высоких перевалах человеческие трупы или выбившихся из сил путников. И не только хищные волки, даже близкие друзья человека собаки вошли во вкус человеческой крови, бесились, дичали и нападали на одиночек. Развелись и такие волки, что покушались на людей, а скот не трогали. Охотники еще не успели истребить их до конца, хотя неустанно выслеживают их. Случалось до недавнего времени слышать, что кое-где в ущельях люди набредают на разорванный в клочья человеческий труп.

Была ли Зуракан уверена в себе, измученная на пустынном перевале? Ведь если не появится человек, волки обнаглеют и разорвут одинокую женщину. Зуракан подумала об этом, поднявшись на открытый со всех сторон склон горы, и почувствовала, что все тело бьет мелкая дрожь, ощутила, что слабеет.

«Что со мной происходит? Ведь я человек! Возьми себя в руки, баба! Крепись, непутевая!»

Держа наготове дубинку, она все шла неторопливым шагом, рослая, внушительная женщина с виду. Она все шла!

Как прекрасен этот светлый беспредельный мир! Как завораживают человека своим великолепием, своим богатством и красотой своей вон те вершины! В долине, по которой шла вчера Зуракан, уже близилась осень: с созревших трав осыпались цветы и листья, воздух пропитался особым благоуханием. А на перевале — словно нарочно расстеленный под ноги ковер, зеленая поляна, усеянная белыми, желтыми, синими, голубыми, розовыми, бордовыми, ярко-красными цветами, каких Зуракан и не доводилось видеть.

Гордый гребень перевала будто вобрал в себя все краски и узоры, всю красоту и прелесть вселенной. Ступив на этот пышный цветник голыми исцарапанными камнями подошвами, Зуракан почувствовала сразу облегчение, словно шла по мягкой вате. «Ах, боже мой! Раскинулся бы аил на широкой поляне, рассыпались бы вокруг, словно звезды, белые овечки, а с того хребта спускались бы на конях джигиты… Я же, по-праздничному одетая, собирала бы джоргемиш[47] вместе со своими подругами. Примчали бы джигиты, обгоняя друг друга, и остановились перед нами с вопросом: «О дорогие джене, дадите нам соогат?[48]» Опустили бы голову девушки и молодухи, смущаясь… А я схватила бы самого озорного за чумбур его коня и стащила бы с седла: «Разве джигиты когда-нибудь требовали соогат с девушек и молодух, собирающих джоргемиш? Ну-ка, слезай с коня, если ты такой охочий до соогатов! Поборолись, пошутили бы с ними, посостязались бы в песнях. А вечером качались бы на качелях, припевая: «Из семи шестов — качели, качайся на них не этак, а вот так, из семи шестов — качели, качайся на них не тихо, а быстро…» О боже, неужто мне суждено брести голодной и в конце концов быть разорванной в клочья на нашей прекрасной земле, когда мне впору миловаться с джигитом?»

Словно тронутая, Зуракан замахала палкой, подняв ее высоко над головой, и заголосила, глядя в небо:

— О боже, боже! Я зову тебя на помощь! Помоги мне, если ты на самом деле существуешь. Завтра уже будет поздно! За мной по пятам идут твои ненасытные псы, стуча зубами, не отводя от меня покрасневших глаз, готовые жадно наброситься на меня! Их трое, я одна. Они хищники, я человек! Скрути же своих хищников, боже! Помоги человеку, дай ему силы! Да-ай ему силы!..

Волки, подступившие было к женщине на длину аркана, внезапно остановились.

Самец с сивой гривой, оскалив зубы, презрительно сморщил морду: «Эй, трусиха, подожди, не уходи!» И сел на задние лапы. Волчица остановилась, жадно вытянув морду в сторону Зуракан, пожирая ее глазами. Озорной волчонок подошел было вплотную к Зуракан, но свист размахиваемой палки напугал его. Поджав хвост, он убежал прочь на расстояние полета стрелы.

Зуракан невольно засмеялась:

— Эх, дурень… погибнешь ты. Лучше возьми своих родителей да поторапливайтесь скорее за перевал! Уходите прочь!

Зуракан несколько раз стукнула ногой о землю. Волк не сдвинулся с места, лёг на брюхо, как бы изготовившись к прыжку. От резких движений у Зуракан закружилась голова, потемнело в глазах, по телу побежали мурашки. Она остановилась, покачиваясь. «О глупая моя голова, что я делаю? В животе у меня пусто, во рту пересохло. Чем куражиться зря да тратить силы, лучше соберу-ка джоргемиша и поем. Чтоб одним ударом свалить любого, кто первым осмелится напасть на меня».