Пересмешник - [12]

Она кивнула.

– Сперва я не понял, что это значит, а теперь, кажется, понимаю. И даже пытаюсь делать то же самое или похожее. Не детство, не интернат и не колледж, но свою теперешнюю жизнь. Пытаюсь ее фиксировать.

Я умолк, не зная, как продолжать. Девушка внимательно разглядывала мое лицо.

– Значит, я не единственная, – сказала она. – Может быть, я чему-то положила начало.

– Да, – ответил я. – Может быть. Но у меня есть кое-что, и это кое-что может тебе пригодиться. Ты знаешь, что такое диктофон?

– Да, наверное. Это то, во что говорят слова, а он говорит их обратно? Как когда запрашиваешь информацию в библиотеке и тебе отвечает голос, но это не человек, который говорит сейчас, а человек, который сказал эти слова когда-то давно?

– Да. Примерно так. У меня есть диктофон. Я подумал, может, ты захочешь попробовать.

– Он у тебя с собой? – спросила она.

– Да.

– Отлично, – сказала она. – Это будет интересно, но нам понадобится свет.

Девушка встала и вышла из круга света от свечи. Я услышал, как она что-то открывает. Раздался щелчок, и помещение залилось светом. Стекла всех клеток сияли мне в глаза. За ними были рептилии: питон, игуаны, зеленые вараны, огромные бурые крокодилы – все они сидели, недвижные и безмолвные, среди искусственной растительности. Девушка вернулась и села рядом со мной. Теперь я видел, что волосы у нее всклокочены, а на лице остались складки от спанья на скамейке. И все равно она выглядела очень бодрой и свежей.

– Покажи свой диктофон, – сказала она.

Я порылся в кармане и вытащил диктофон.

– Вот. Я покажу, как он работает.

Мы возились с диктофоном около часа. Она пришла в восторг и спросила, не могу ли я оставить его на время. Я объяснил, что это невозможно: диктофон очень трудно достать и он нужен мне для работы. В какой-то момент я чуть не рассказал ей про чтение и письмо, но что-то меня остановило. Быть может, расскажу в другой раз. Потом я сказал, что мне пора возвращаться, и она спросила:

– Где ты живешь? Где работаешь?

– В Нью-Йоркском университете. Я там временно, только на лето. А вообще живу в Огайо.

– А в университете что делаешь?

– Работаю со старыми фильмами. Ты знаешь, что такое фильмы?

– Фильмы? Нет, – ответила она.

– Фильмы – это вроде видеозаписей. Способ записывать движущиеся изображения. Они были до изобретения телевизора.

Глаза у нее расширились.

– До изобретения телевизора?

– Да, – ответил я. – Было время, когда телевизор еще не изобрели.

– Господи, – выговорила она. – Откуда ты знаешь?

Вообще-то, я, конечно, не знал, но по просмотренным фильмам догадался, что их сняли до изобретения телевизора: в тамошних семейных домах телевизоров не было. Идея последовательности событий – что обстоятельства не всегда были одинаковыми – была в числе нового и удивительного, поразившего меня при знакомстве с тем, что я могу назвать прошлым.

– Очень странно думать, что когда-то телевизоров не было, – сказала девушка. – Но мне кажется, я могу это понять. Мне кажется, я очень много стала понимать с тех пор, как фиксирую в памяти свою жизнь. Чувствуешь, что одно идет за другим и что-то меняется.

Я посмотрел на нее:

– Да, да! Я знаю, о чем ты!

Потом я взял диктофон и вышел. Мыслебус ждал. Уже светало. Какие-то птицы чирикали, и я подумал: «Лишь пересмешник поет на опушке леса». Но в этот раз мне не сделалось грустно.

Идя к автобусу, я вдруг почувствовал себя неловко. Как будто девушка оказала мне большую услугу. Нервозность, погнавшая меня среди ночи в зоопарк, исчезла, словно я принял две таблетки нембукаина… Но я не знал, как поблагодарить девушку, поэтому просто зашел обратно в здание, сказал: «Доброй ночи» – и двинулся обратно.

– Погоди! – крикнула она.

Я повернулся к ней.

– Почему бы тебе не взять меня с собой?

Ее слова меня ошарашили.

– Зачем? – спросил я. – Для секса?

– Возможно, – ответила она. – Но необязательно. Я бы хотела… воспользоваться твоим диктофоном.

– Не знаю. У меня контракт с университетом. Не уверен…

Внезапно ее лицо переменилось. Оно пугающе исказилось гневом – сильным, как у актеров в кино.

– Я думала, ты другой. – Голос у нее дрожал, но не срывался. – Думала, ты не боишься оплошностей. Не боишься правил.

Меня смутил ее гнев. Злиться прилюдно – а это в каком-то смысле было прилюдно – одна из худших оплошностей. Почти так же плохо, как то, что я заплакал перед «Бургер-шефом». И когда я вспомнил про себя, про мои слезы, то уже не знал, что сказать.

Наверное, девушка восприняла мое молчание как неодобрение или как начало ухода в личное пространство, потому что внезапно сказала:

– Подожди.

Она быстро вышла из Дома Рептилий, а я остался стоять, потому что совершенно не знал, что делать. Через минуту девушка вернулась, неся камень размером со свой кулак. Наверное, взяла его с цветочного бордюра. Я зачарованно за ней наблюдал.

– Давай я кое-что тебе покажу насчет оплошностей и правил поведения, – сказала девушка.

Она отвела руку и запустила камень прямо в стекло, за которым сидел питон. Это было поразительно. Раздался громкий звук, большой треугольник стекла выпал к моим ногам и раскололся. Я стоял в полном ужасе, а она просунула обе руки в дыру и вытащила питона. Я содрогнулся от ее смелости. Что, если питон не робот?