Переселение. Том 2 - [93]

Юрат, не любивший нравоучительных рассказов Павла, попытался прервать проповедь брата и, улыбнувшись, заметил, что эти два смертельных врага сидели словно бабы, потому что стали старыми и глупыми, а если бы молодость еще светилась в их глазах, они бы так не сидели. И, кстати, хорошо бы узнать, о чем же это рокочет море?

Павел спокойно ответил, что негоже смеяться над стариками.

А о чем рокочет море, пока молод, не поймешь.

А в старости уж и понимать поздно.

Одно только правда, что два кровных врага встретились, не тая зла в душе.

На глазах у всех Павел погладил Варвару по волосам и сказал:

— Любовь тебя с нами связала, и ее не сможет порушить и все российское воинство. Только наша смерть в силах это сделать.

После этой истории и крещения Варвары Исаковичи уединились в нанятом доме.

И зажили в Киеве, как жили в Варадине и свободном королевском городе Неоплатенси.

В любви и согласии.

Так, по крайней мере, казалось тем, кто посещал их семейство.

Между тем прошел декабрь, а о Трифуне не было ни слуху ни духу. Словно навеки сгинул человек в снегу.

В начале января 1753 года в штаб-квартиру бригадира Витковича пришла бумага, в которой запрашивали о службе и офицерских чинах Исаковичей в австрийской империи.

Когда Юрат услыхал, что ему и в Киеве придется писать объяснения, он пришел в неистовство. И поскольку в это время он учил наизусть титул генерал-губернатора Киева, Костюрина, готовясь идти к нему на прием, Юрат помянул мать его высокопревосходительства советника Санкт-Петербургской Государственной Военной Коллегии, господина генерал-поручика и кавалера Ивана Ивановича Костюрина.

Тщетно Павел предостерегал брата, что, если русские услышат, его засыплют свинцом. И убеждал, скрепя сердце, спокойно объяснить штаб-квартире в письменной форме, какова разница в статуте сербов, который поначалу был военным, а в последнее время стал «провинциальным»{26}. Что раньше сербы находились Austrico Politicum[27], а сейчас от них требуют, чтобы, находясь в Австрии, они стали Hungaricum provinciale![28]

И покуда трое Исаковичей пребывали в неизвестности, сидя в занесенном снегом доме Жолобовых и ожидая назначения в заново формирующиеся в России сербские полки, бушевали метели.

Свара между сербскими генералами Хорватом, Шевичем и Прерадовичем разгоралась все больше.

Хорват после возвращения из Москвы и Санкт-Петербурга вошел в такую силу, что с Шевичем и Прерадовичем не пожелал ни встречаться, ни переписываться.

«С сего времени, — сказал он, — буду разговаривать только с русскими!..

С русскими генералами и сенаторами…

В крепости Крылов открываю собственную канцелярию…

С шестью отделениями…»

— У меня, — передал он Исаковичам, — найдутся для вас места! Я тут же повышу вас в чине.

Правда, Хорват немного сник, когда из Санкт-Петербурга пришла весть, что на общем заседании сената и Военной Коллегии 20 ноября императрица утвердила в генеральском чине не только его, но и Шевича и Прерадовича.

Исаковичи записались в штаб-квартире к Шевичу и Прерадовичу. А вскоре и война между генералами поутихла.

Зато началась свара из-за офицеров между полками Шевича и Прерадовича. Кто больше привлечет на свою сторону переселенцев? Полком Шевича командовал старший сын генерала секунд-майор Живан. И полком Прерадовича командовал его сын, премьер-майор Георгий.

Тихая война велась и между их супругами.

Выпытывали, какая из офицерских жен хорошая мать, какая плохая, какая падка на русских, а у какой — каменное сердце.

Юрат ругал и Хорвата, и Шевича, и Прерадовича, ругал и Киев и святителей Киева. А когда Павел спросил, чем перед ним провинился Киев, Юрат ответил:

— Тем, что в Киеве повивальных бабок раз-два и обчелся!

Тем временем рыжекудрая Варвара оправилась, и ее лицо засветилось особой спокойной красотой беременных женщин.

Петр ходил вокруг нее петухом и горланил на всех перекрестках, что жена у него забрюхатела и, судя по цвету лица, родит сына!

Варвара льнула к мужу, пока боялась выкинуть и умереть от выкидыша. Но окрепнув и поздоровев, опять поглядывала на него насмешливо, как на индюка. «Ребенок, сущий ребенок!» И все-таки явно наслаждалась его молодостью, а молод он был не по летам. Наслаждалась его красотой майской розы. Ясно было и то, что в Петре она находит молодого супруга-любовника, как и то, что хочется ей чего-то другого и кого-то другого. Она залилась веселым смехом, когда Юрат однажды заметил, что с женщиной нельзя обращаться так, будто она цветок, который впору сломать любому ветерку. Петр и Варвара влюблены друг в друга, как ягнята. Это никуда не годится! Вот Трифун и Кумрия любили друг друга как два борца. Так и надо!

Павел жил все это время среди них как чужой, словно они ему и не родня. То, что он очень переменился, заметили и Анна и Варвара.

Целыми днями он где-то бродил. Дома его никогда не было.

А когда его спрашивали, куда он ходит и кого ищет, Павел говорил, что ищет женщину с зелеными глазами и ресницами пепельного цвета.

Анна со служанками варила для всех обед и частенько видела, как Павел, сидя дома в ожидании офицера из штаб-квартиры Витковича, целыми часами смотрит в огонь и на лице его блуждает безумная улыбка.