Переселение. Том 2 - [173]

Сведения о Павле Исаковиче сводятся к тому, что в то время на его лице все чаще блуждала бессмысленная улыбка и он все больше походил на человека, впавшего в слабоумие.

Согласно документам, имевшимся в штаб-квартире бригадира Витковича, этот разочаровавшийся в любви человек так и остался вдовцом. Он числился вдовцом, когда уходил на войну с казачьим полком из Чернигова. В графе его послужного списка о семейном положении, как австрийского, так и русского, стоит: «вдовец». И никакого намека на Евдокию или ее дочь.

Из Киева, Бахмута, Миргорода, Чернигова он уезжал одиноким.

Вероятно, накануне войны он думал, что измены, обольщения несет не только любовь к женщине, но и само время, в котором он жил, и та Европа, которую он объехал на коне. А его родной Срем, его Паневы и косогор у Хртковиц, под названием Волчья гряда, не изгладились из его памяти и в России.

Несмотря на все эти диковинные сплетни о Евдокии и ее дочери, в своих письмах он каждый раз поминал цинковый, крашенный голубой краской голубец над могилой жены и просил за ним присматривать.

Могила эта, возвышавшаяся среди пшеничных полей, была видна издалека.

Краска на голубце начала лупиться и слезать, и Исак Исакович написал ему, что нужны деньги на ремонт. Для Павла этот голубец был далеким символом постоянства в любви.

Символом того, что нельзя переселить.

Ад, настоящий ад — все эти Евдокии, Теклы, — может быть, встречались и на его путях в России, но они уже не могли изменить удел человека, перевалившего первую половину своей жизни. Во второй половине воля и разум сильнее.

Всем приходится смиряться со своей судьбой.

В одном из своих писем Исаку Исаковичу Павел писал, что нужно обмануть старого Вука Исаковича, его приемного отца, и сказать ему, что он, Павел, женился в России и род его будет продолжен; на самом же деле он об этом и не помышляет.

Ибо, как бы это ни было невероятным, из документов штаб-квартиры ясно, что Павел Исакович, которого все хотели женить, остался и в России холостым и бездетным. Он все больше любил свою покойную жену и только перестал о ней говорить. Юрат и Петр думали, что он забыл о ней.

Жизнь после переселения в Россию продолжалась.

Постепенно и в семье Исаковичей стали забывать жену Павла, даже Варвара. Пеленой забвения заволокло ее чудесный стан, красивые глаза.

Она больше не возникала в беседе, не являлась молча в своем голубом кринолине и в затянутой красными бархатными шнурами корсетке.

О жене Павла Исаковичи в России не упоминали.

Однако Павел видел ее во сне до самой смерти. Ее бледное продолговатое лицо, красивое, всегда серьезное и, пожалуй, печальное, хотя и являлось ему все реже, но не покидало его и там, в России.

Раньше она ему снилась только по ночам, сейчас она являлась ему и днем.

Жизнь в России, вопреки ожиданиям Исаковичей, не особенно отличалась от той, какую они вели в Темишваре. Тем не менее Павел чувствовал, что будь Катинка с ним, его жизнь стала бы совсем иной. Утверждение Павла, что вдовцы уже никогда не могут быть счастливы, приводило Юрата в ярость. «Верно, вдовцы не могут быть счастливыми, но лишь те, которые обезумели от любви к своим женам. Жену надо любить, но коль скоро она умерла, следует жениться на другой. Так и наши деды поступали!»

Но как бы там ни было, в документах написано ясно: вдовец. Вдовец!

Это не значит, что Павел Исакович закончил свою жизнь в России в плачевном скудоумии. Напротив, Варвара говорила Анне, что Павел никогда не выглядел таким счастливым. И когда зимними вечерами Юрат в сотый раз спрашивал, как он побывал на аудиенции у императрицы, Павел весело смеялся.

И хотя он навещал братьев в Миргороде нечасто, а у себя в Бахмуте он, видимо, кого-то прятал и принимал их неохотно, Павел всегда оставался для них желанным гостем.

Иногда он вдруг им напоминал прежнего высокомерного Павла, каким он бывал в Темишваре, человека, которого ничто на свете не может одолеть. Подобно тому, как лица людей спустя одно-два мгновения после смерти становятся умиротворенными, спокойными и красивыми, так и Павел Исакович сохранился в памяти его соплеменников красивым и приятным. Юрату он все время твердил, что, хоть и не попал к императрице Елисавете, все равно доволен, что попал в Россию, доволен, что все они тут. Все будет хорошо.

Многие остались там, в Среме и Махале, но хорошо, что хоть малая толика их народа в России.

Их кости останутся в русской земле, их кровь смешается с русской.

Их муки не напрасны.

В конце той зимы в тихом и печальном Исаковиче вновь проснулось честолюбие, напомнившее родным прежнего Павла, который никогда не признавал себя побежденным. Он мог целыми днями не пить и не есть, а только, тихо насвистывая себе под нос, расхаживать по дому или по конюшне со своей, так запомнившейся людям улыбкой.

В ожидании весны он всегда находил, что бы сделать да смастерить.

Из письма, посланного протопопом Буличем из Миргорода, можно было понять, что Исакович в Миргороде в доме Ракича прячет молоденькую красавицу Теклу Деспотович, с которой он живет и на которой собирается жениться, но можно было понять и то, что Павел живет в прошлом.