Переселенцы и новые места. Путевые заметки. - [34]

— Кому говорил?

— Нам говорил. А тот, что с сединой, действительно управляющий. И сам он нам так говорил, и адвокаты здешние нам так говорили...

— Адвокаты здешние тут причем же?

— Да знаете ли... Положим, мы, хоть и крестьяне, люди достаточные; положим, холоду не знаем, голоду, благодарение Богу, не видали, — но все-таки насчет законов, да бумаг, да документов — лучше, если знающий человек, вернее. Вот, думали мы, Кряк, Гуз, Бушуй и Туник, думали тужили о нашей сельской бедноте, тужили, да и решили, что лучше, если к этому делу и адвоката взять...

— К какому делу?

— А, знаете ли, к покупке земли.

— Какую же вы землю покупаете?

— Мы уж и купили.

— Кому?

— Да вот, бедности этой, как мы вам попросту, без всякого, можно сказать, страха, рассказали, — односельчанам нашим. При помощи здешнего отделения крестьянского банка.

— Стало-быть, это уж кончено?

— Да кончено-ж! Управляющий, дай Бог ему здоровья и счастья, ему и его семейству (потому что он семейный), такой простой. Разговаривали с ним так же вот, как с вами, смело. Очень быстро все и кончили...

Что с ними станешь делать? Браниться не охота, да и цель у них была: еще и еще раз проверить, не промахнулись ли они в чем-нибудь; не завел ли их адвокат вместо банка в гостинницу, где сидели какие-нибудь переодетые; не переодетый ли и сам адвокат; не фальшивые ли деньги выдали им ссуды? А если все это и настоящее, то не поддели ли их в чем-нибудь второстепенном, в размере ссуды, в пошлинах. Нет такого фантастического сомнения, которое не пришло бы в голову хитрому до мнительности малороссу. Но мало того, чтобы рассеять сомнения; — приятно, после того как окажется, что сомнения напрасны, показаться перед собеседником молодцами, обстоятельно обделавшими дело. «Эге, какие это головы! — должен сказать себе собеседник. — А я то думал, что простачки пришли и простые речи говорят. А они, смотри ты, какие!» И поедет собеседник в Петербург, увидит там министров и скажет им: «Позвольте, ваши высокопревосходительства, вам еще одно важное обстоятельство рассказать. Пришли ко мне малороссы, можно сказать, совсем простые хохлы. Правда, люди не бедные, холода не знают, голода не испытывают, но все же простые крестьяне. И так, знаете, ваши высокопревосходительства, с виду как-будто ничего не понимают, как-будто их всякий может сейчас обидеть. И что же вдруг оказывается? Разумники! Все дело так отлично сделали, что и я лучше бы сделать не мог!» — «Что вы говорите! — скажут министры. — А как их зовут?» — «По паспорту их зовут Гуз, Кряк, Бушуй и Туник. Но это, ваши высокопревосходительства, прямая несправедливость, потому что они и не бедные люди, и понятие имеют, так что сами себя они называют Гузовский, Кряков, Бушуев и Туников». —  «Скажите!» — скажут министры. — «Но и это еще не все, ваши высокопревосходительства, я вам должен все рассказать. Они, кроме всего, и добрые люди. Необыкновенной доброты! Положим, они достаточные, но их односельчане совершенно разорились. Думали они, думали; тужили, тужили, — и, что же вы себе думаете, поехали на край света искать и покупать землю своей бедноте! А!?» — «Скажите, —  скажут министры, — какие на свете бывают разумные и добрейшей души люди!..» и т. д., и т. д. Мало ли, о чем мечтает мечтательный малоросс!

— И много из вашего села переселяется сюда?

— Много! Бедные они! Право, от сердца за них стараемся. Семей четыреста выбираются.

— А всего у вас много народу?

— Да семей шестьсот будет.

— Что же, те, которые остаются, побогаче?

— Конечно, немного богаче. Прежде все были богатые, но потом одни стали бедными, а другие богатыми. Прежде все овец водили; теперь же, когда началось стеснение, почти невозможно заниматься овцеводством.

— На какие же средства поедут ваши бедняки?

— Да уж друг-другу помогаем. Кто побогаче, тот и помогает. И мы помогли.

— Помогать хорошо, но потом долги взыскивать трудно, даже и по векселям.

— Конечно, даже по векселям трудно. И адвокаты, и имущество описывать...

— А имущества и нет. Трудно! Здешняя земля, которую ваша беднота купила, мало стоит, а прежняя земля остается за обществом.

— Трудно, трудно! Но доброе дело все-таки...

— Конечно, доброе дело делаете. Но зато и вас судьба за ваши старания вознаградит. Во-первых, беднякам вы дали на переезд под векселя... Векселя ведь явлены?

— Э, что там!.. И явленные теперь не надежны.

— Ну, все-таки, бесспорные. Сначала проценты будете получать, а потом что-нибудь и взыщите. Это во-первых; а во-вторых, прежде вашей землей шестьсот семей владело, а теперь будут только двести на ней жить. Ведь это вы для ваших овец получите втрое больше земли, чем прежде, и притом... задаром!

На мгновение Гуз, Кряк, Бушуй и Туник как-будто смущаются, но сейчас же принимаются хохотать, — простодушно, наивно, весело. По всему видно, что они смеются презабавному обороту, который приняло дело. До того это было для них неожиданно, — эта выгода, сопряженная с их добрым делом!..

Великороссы

Самая драгоценная черта великоросса, это — правдивость перед самим собой. Из этого не следует, чтобы он был добродетелен и нравствен. Напротив, нигде в русском царстве не попадаются такие негодяи, как среди великороссов. Но и последний из негодяев не лукавит перед собою, не надевает личины; очень часто, под влиянием-ли хмеля, или в минуты хандры, или от угрызений совести, негодяй и пред собою и пред другими без виляний называет себя негодяем, или сокрушается и хоть на время становится лучше, или впадает в ожесточение, делается «отчаянным» и таким и сам себя понимает. Великоросс всегда знает, что он делает, хорошее или худое, и во всякую минуту может дать себе настоящую цену. Мало того, он чутко и тонко отличает зло от добра, нравственное от безнравственного. Последний негодяй как-то двоится. Один человек — настоящий, созданный по образу и подобию Божию; другой — негодяй. Последний одолел первого, но не сделал его своим союзником, помощником и укрывателем, и действует один, без маски, с грубой бесстыжестью, которая не допустит вас ошибиться в оценке человека. Добро и зло резко разграничены, не смешиваются, и поэтому в великороссе добро не пачкается злом, не получаются те противные «тепловатые» люди, которых так много, в высших классах и среди других племен. Даже лжет великоросс правдиво, лжет не активно, а пассивно: умалчивает, упорно запирается, отзывается незнанием, — и никогда не начнет сочинять длинные хитросплетенные лживые истории, как это непременно сделает малороссийский плут, или даже иной раз и честный хохол. «Дьяволить», — это, по убеждению кацапа, дозволено только бабам. Великорусский негодяй дерзок, резок, смел разбойничьего пошиба. С неправдой он обращается как с топором и лезет на вас прямо, выпучив отчаянные глаза, норовя угодить обухом по темени, или острием в висок. Неправда малоросса, это — нож в рукаве. «Посмотрите, будьте ласковы, как наверху на дереве соловейко песни спивает, Бога славит». Вы подняли голову вверх, а он вас по горлу ножичком — чик!