Пересадка на узловой - [5]

— Нет. В сейфе, — ответил лейтенант. В подтверждение своих слов он открыл сейф, вынул пачки денег.

— А газета? Они в газету были завернуты, — поинтересовался Шатохин.

— Нет ее, — ответил лейтенант.

— Где? — с нажимом спросил Шатохин.

— Кажется — лейтенант опустил глаза, — там, у избушки, и бросили.

— Конечно. Ей цена три копейки, — подавляя раздражение сказал Шатохин. — Рядом с пятью тысячами такую мелочь зачем держать. Где избушка?

— Три километра отсюда. По северной ветке, — ответил сержант.

— Пойдемте туда, — сказал Шатохин. Раскрыл свой портфель, достал сапоги, чтобы переобуться.

3.

Солнце во второй половине дня грело, кажется, еще сильней. Пропитанные креозотом стены-шпалы домика путейцев нагрелись, источали острый запах, забивая запах талого снега.

Домик крохотный, длиной всего в полторы шпалы, но с печкой. Труба выходила над гребнем двухскатной островерхой крыши. Низкая широкая дверь полуприкрыта. Участники рейда, наверно, не закрыли плотно, выведя из домика коротавшего там время Неделина. По крайней мере свежих следов к избушке не видно. А ночные следы солнце уже проглотило вместе с пушистым обильным снегом.

Толстый слой слежавшегося зимнего снега был серым, ноздреватым: таял. Но пока можно идти, не особо рискуя провалиться.

Шатохин заскользил по глянцевито-серому пористому насту к домику. Лейтенант и сержант следом.

— Вот здесь, где вы сейчас, Новиков кинул газету, — сказал лейтенант, когда Шатохин был в трех шагах от двери домика.

— А вон она валяется, — пальцем указал сержант в сторону плотной стены елей. — Принесу?

— Несите, — разрешил Шатохин.

Сержант, уже будучи с газетой в руках, дважды провалился в снег по пояс. Газету тем не менее принес, передал Шатохину в целости, что было нелегко: она вся вымокла, впитав влагу талого снега.

Краевая газета за двадцать шестое марта. Там, где помечают почтальоны, можно разобрать написанную простым карандашом восьмерку — номер квартиры или дома. В крайцентре позавчера или вчера завернул деньги в газету. Или здесь? В Таежной тоже продают краевую газету. Нет, в крайцентре. Газета по подписке. А здесь знакомых нет.

Шатохин вошел в избушку. Талая вода стояла на полу. Натекла в открытую дверь. Стеклянная банка с окурками опрокинута, и окурки плавали в воде. Несколько поленьев тоже в воде. Шатохин скользнул взглядом по потолку, посмотрел под нары, в зазор между печкой и стеной. Пусто.

Стоять по щиколотку в ледяной воде в хромовых сапогах неприятно, да и задерживаться было незачем. Всё на виду. Оставалось заглянуть в печку. Он не стал открывать дверцу, сдвинул кружок с плиты. Свету из оконца и распахнутой настежь двери оказалось достаточно, чтобы разглядеть в слое золы наган.

Чего не ожидал, того не ожидал. Он убрал второй, пошире, кружок. Достал из кармана носовой платок и, просунув руку в топку, вытащил наган. Оглядел. Не похоже, чтобы оружие было в частом пользовании: краска не потерта, все патроны в барабане целехоньки, Хотя как судить по таким приметам о прошлом оружия?

Он положил револьвер на плиту, позвал:

— Глазов!

— Я здесь, — Глазов появился в дверях.

— Кто осматривал избушку во время рейда?

— Дружинник Новиков, товарищ капитан, — ответил Глазов. — Он и обнаружил деньги.

— Кем работает дружинник Новиков? — спросил Шатохин.

— Составителем поездов на товарной станции, товарищ капитан.

— А вы кем работаете, лейтенант милиции Глазов? — сурово проговаривая каждое слово, спросил Шатохин. Он указал на револьвер.

Глазов молчал. В тишине было слышно, как он в волнении хрустнул пальцами.

— Понятых сюда, — распорядился Шатохин. — Даю вам на это час. Ясно?

— Так точно.

Номер в одноэтажной кирпичной гостинице Шатохину дали отдельный. Комнатка компактная, уютная, с набором необходимой мебели. На тумбочке — стопка журналов, то ли оставленная прежним жильцом, то ли предусмотренная гостиничным сервисом. Окно выходило на юго-западную сторону, но оно было наглухо задернуто зеленой шторой; штора не пропускала лучи солнца, и рассеянный зеленый свет царил в номере. «Как в хвойном лесу», — подумал Шатохин, с порога окидывая номер.

Было полшестого. Гостиничный буфет открывался в шесть. Искать в незнакомом городке другое место, где можно пообедать, не имело смысла, лучше подождать. Он разделся, снял сапоги, прошел в комнату, сел в кресло, взял с тумбочки журналы — вперемешку «Огоньки», «Здоровье», «Крокодил». Все свежее — мартовские номера. Полистал рассеянно, отложил. Потом. Сейчас гораздо приятнее просто посидеть в кресле с полузакрытыми глазами... Почему Неделин, если его удерживала в Таежной пересадка, не скоротал ночь в поездах? Лучше не придумать: на любой проходящий поезд взял билет, несколько часов проехал, вышел и вернулся. Отдохнул, время прошло и риска никакого... С такими деньгами! Непонятно. Что он мог везти в портфеле? Вдруг да те пачки денег, что были при нем, — только часть, а остальное, значительно большее, было в ячейке автоматической камеры? Или вовсе ничего особенного не было в портфеле. Просто какая-нибудь запись, по которой легко найти владельца и, оставив которую, нет смысла сбегать... Голову можно сломать. Пока любитель романтических ночевок не будет известен, нечего пытаться «увидеть» содержимое портфеля. И сбежал по-хитрому, есть над чем подумать. Приступ, скамейка, разбитое окно, труба. Слишком сложно. Почему не попытался напасть на сержанта? Или не был уверен, что справится? Не исключено. Что из этого следует? Почему из всего обязательно должно что-то следовать. Нужно перекусить и идти на станцию.