Переполненная чаша - [20]
Григорий Максимович, без удивления произнеся свое фирменное «Черт-те что!», положил себе на тарелку еще один кусок торта. Марьяна Леонидовна сказала: «Я знала, что это случится. Я ждала. Я предчувствовала…» А сестрицы — они в тот день были на даче с утра — переглянулись и разом выбрались из-за стола: у них были билеты на какой-то поздний сеанс — французский фильм с Ришаром, и надо было спешить на электричку. Антонина поцеловала Лизочку, Юлия приголубила своих малышей и помахала Грации: «Чао!» Грация улыбнулась и ответила: «Чао!» А Михановский вытер ладонью крошки с подбородка и сказал: «Черт-те что…»
«Боюсь! Боюсь! Боюсь! — говорила Грация (она все еще была Галей, еще не надела на себя другую личину). — Боюсь! Боюсь!»
«А я говорю: иди! А я говорю: шагай!» — рычал доктор Вольский.
«Опять больно, — плакала Грация, — сил нет, как больно!»
«А Лельке не больно? Я ее за три года на восемнадцать сантиметров растянул. У нее в бедре вот такой металлический прут! А вот здесь и здесь пластмасса. Инородное тело, понимаешь?»
«Больно-о, — ныла Грация, — боюсь».
«А ну отдай костыль! Я кому говорю: дай сюда костыль! Иди, иди, Галочка… Ну, бывают же такие умницы, такие красавицы… Осторожно… Передохни…»
«Уф, тяжко…»
«Возьми полотенце, пот вытри».
«Доктор, а кому колченогие нужны?»
«Не вижу колченогих. Где тут колченогие? Смотрю: идет по коридору легкой и свободной походкой юное существо. Стройное, гибкое, летучее. Больные спрашивают: кто это, что за девушка? А я отвечаю: это… это…»
«Знаю, что вы отвечаете. Это, говорите, больная Иванова шкандыбает. Это сама грация кандехает. Правда?»
«Кандехает? Шкандыбает? — Доктор Вольский брезгливо морщился. — Ужасные слова. Нет, не то: плывет… парит… танцует… я говорю всем. А грация — хорошо, между прочим, грация — верно. Грация!.. Ладно, поболтали и — вперед! Вперед! Вперед…»
Пуховка жила скрытно и монотонно. Дом отдыха был весь на виду, но и его существование состояло из сплошных повторений: завтрак, обед, ужин, танцы, кино — и так двадцать один день, а потом читай сначала: завтрак, обед, ужин… И потому серьезной местной новостью вполне можно было считать появление щенят у Белки и Гришки, трогательной пары собак, давным-давно прижившейся в доме отдыха. Белка, небольшая, гладкая, крепенькая, похожая на лайку, любила огромного и лохматого Гришку совсем по-человечески: тосковала, когда он исчезал по зову сучек из близлежащих деревень, а если Гришка, по ее мнению, отсутствовал слишком долго, то Белка отправлялась на поиски. Однажды, говорят, она привела его аж из-под Можайска, до которого километров тридцать. Нередко Гришка возвращался сам — избитый, покусанный, в запекшейся крови, — подолгу отлеживался в кустах неподалеку от заброшенного домика, под которым было их убежище. День-другой Белка наказывала его: устраиваясь у затененного кроной могучего дуба лаза в нору, часами смотрела в противоположную от Гришки сторону, положив морду на лапы, и, кажется, почти не моргала. Но обида таяла — и Белка отправлялась к столовой, клянчила у отдыхающих еду и рысцой, закруглив больше обычного хвост, торопилась с куском колбасы или котлетой к проголодавшемуся Гришке. И вот у них появились щенята.
Грация заметила, что Белка стала иной: у нее теперь особенно мелко вибрировали от напряжения острые, будто колючки шиповника, кончики ушей; собачий нос находился в постоянном поиске, вынюхивая опасность. И, переводя взгляд с людей, идущих по дорожке мимо домика, под которым была нора, на четыре мохнатых бело-коричневых комочка, копошащихся в плотной тени дуба, и снова поворачиваясь к людям, Белка порой ласково и горделиво — по-матерински, как еще скажешь? — улыбалась.
О щенках Грация узнала случайно. Пошла звонить Катьке Хорошиловой, а у междугородных автоматов было много народа. Три застекленные кабинки стояли на солнцепеке, рядом с въездом в дом отдыха — у металлических, всегда открытых, ворот. Эти ворота были главными, въезд — парадным, не то что со стороны Пуховки, где скособочилась некрашеная и почерневшая от дождей будка с выбитым окном и всегда пустая.
Грация заняла очередь и решила прогуляться по территории дома отдыха. Здесь, на полпути между воротами и главным корпусом, она и увидела Белку, играющую со щенками. Неподалеку на траве лежал Гришка, задрав лапы и подставив солнцу голое, в многочисленных белых шрамах, пузо.
В сумочке у Грации была пачка польского печенья, которым ее угостила Марьяна Леонидовна. Щенки печенье есть не стали, только мусолили — не обзавелись еще зубами. Зато Гришка, учуяв новый запах, ловко перевернулся со спины на ноги, поймал крекер на лету и слопал его в три хруста. Белка ела печенье деликатно, из рук Грации — откусывала мелкие кусочки.
Когда Грация вернулась к междугородным телефонам, ее очередь еще не подошла.
— Костя! Костя! — доносился из одной будки женский голос. — Костя, я хочу, чтобы ты знал, как я тебя люблю. И ребятам передай, что их люблю. И сон у меня поэтому плохой…
Женщина вышла из будки, вытерла ладонью широкое вспотевшее лицо и сказала, обращаясь к Грации:
— Слышь? Когда я уезжала, младшая говорит: «Мама, я без тебя умру!» Во ведь как любит! Она у меня красавица. Глаза вот такие большие. На Мирей Матье похожа. Не знаю почему, но очень похожа… — Женщина вздохнула и попрощалась. — До свидания, девушка. Поползу к себе… Потихонечку-полегонечку, как улитка на склоне лет.
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.