Переполненная чаша - [20]

Шрифт
Интервал

Григорий Максимович, без удивления произнеся свое фирменное «Черт-те что!», положил себе на тарелку еще один кусок торта. Марьяна Леонидовна сказала: «Я знала, что это случится. Я ждала. Я предчувствовала…» А сестрицы — они в тот день были на даче с утра — переглянулись и разом выбрались из-за стола: у них были билеты на какой-то поздний сеанс — французский фильм с Ришаром, и надо было спешить на электричку. Антонина поцеловала Лизочку, Юлия приголубила своих малышей и помахала Грации: «Чао!» Грация улыбнулась и ответила: «Чао!» А Михановский вытер ладонью крошки с подбородка и сказал: «Черт-те что…»


«Боюсь! Боюсь! Боюсь! — говорила Грация (она все еще была Галей, еще не надела на себя другую личину). — Боюсь! Боюсь!»

«А я говорю: иди! А я говорю: шагай!» — рычал доктор Вольский.

«Опять больно, — плакала Грация, — сил нет, как больно!»

«А Лельке не больно? Я ее за три года на восемнадцать сантиметров растянул. У нее в бедре вот такой металлический прут! А вот здесь и здесь пластмасса. Инородное тело, понимаешь?»

«Больно-о, — ныла Грация, — боюсь».

«А ну отдай костыль! Я кому говорю: дай сюда костыль! Иди, иди, Галочка… Ну, бывают же такие умницы, такие красавицы… Осторожно… Передохни…»

«Уф, тяжко…»

«Возьми полотенце, пот вытри».

«Доктор, а кому колченогие нужны?»

«Не вижу колченогих. Где тут колченогие? Смотрю: идет по коридору легкой и свободной походкой юное существо. Стройное, гибкое, летучее. Больные спрашивают: кто это, что за девушка? А я отвечаю: это… это…»

«Знаю, что вы отвечаете. Это, говорите, больная Иванова шкандыбает. Это сама грация кандехает. Правда?»

«Кандехает? Шкандыбает? — Доктор Вольский брезгливо морщился. — Ужасные слова. Нет, не то: плывет… парит… танцует… я говорю всем. А грация — хорошо, между прочим, грация — верно. Грация!.. Ладно, поболтали и — вперед! Вперед! Вперед…»

3

Пуховка жила скрытно и монотонно. Дом отдыха был весь на виду, но и его существование состояло из сплошных повторений: завтрак, обед, ужин, танцы, кино — и так двадцать один день, а потом читай сначала: завтрак, обед, ужин… И потому серьезной местной новостью вполне можно было считать появление щенят у Белки и Гришки, трогательной пары собак, давным-давно прижившейся в доме отдыха. Белка, небольшая, гладкая, крепенькая, похожая на лайку, любила огромного и лохматого Гришку совсем по-человечески: тосковала, когда он исчезал по зову сучек из близлежащих деревень, а если Гришка, по ее мнению, отсутствовал слишком долго, то Белка отправлялась на поиски. Однажды, говорят, она привела его аж из-под Можайска, до которого километров тридцать. Нередко Гришка возвращался сам — избитый, покусанный, в запекшейся крови, — подолгу отлеживался в кустах неподалеку от заброшенного домика, под которым было их убежище. День-другой Белка наказывала его: устраиваясь у затененного кроной могучего дуба лаза в нору, часами смотрела в противоположную от Гришки сторону, положив морду на лапы, и, кажется, почти не моргала. Но обида таяла — и Белка отправлялась к столовой, клянчила у отдыхающих еду и рысцой, закруглив больше обычного хвост, торопилась с куском колбасы или котлетой к проголодавшемуся Гришке. И вот у них появились щенята.

Грация заметила, что Белка стала иной: у нее теперь особенно мелко вибрировали от напряжения острые, будто колючки шиповника, кончики ушей; собачий нос находился в постоянном поиске, вынюхивая опасность. И, переводя взгляд с людей, идущих по дорожке мимо домика, под которым была нора, на четыре мохнатых бело-коричневых комочка, копошащихся в плотной тени дуба, и снова поворачиваясь к людям, Белка порой ласково и горделиво — по-матерински, как еще скажешь? — улыбалась.

О щенках Грация узнала случайно. Пошла звонить Катьке Хорошиловой, а у междугородных автоматов было много народа. Три застекленные кабинки стояли на солнцепеке, рядом с въездом в дом отдыха — у металлических, всегда открытых, ворот. Эти ворота были главными, въезд — парадным, не то что со стороны Пуховки, где скособочилась некрашеная и почерневшая от дождей будка с выбитым окном и всегда пустая.

Грация заняла очередь и решила прогуляться по территории дома отдыха. Здесь, на полпути между воротами и главным корпусом, она и увидела Белку, играющую со щенками. Неподалеку на траве лежал Гришка, задрав лапы и подставив солнцу голое, в многочисленных белых шрамах, пузо.

В сумочке у Грации была пачка польского печенья, которым ее угостила Марьяна Леонидовна. Щенки печенье есть не стали, только мусолили — не обзавелись еще зубами. Зато Гришка, учуяв новый запах, ловко перевернулся со спины на ноги, поймал крекер на лету и слопал его в три хруста. Белка ела печенье деликатно, из рук Грации — откусывала мелкие кусочки.

Когда Грация вернулась к междугородным телефонам, ее очередь еще не подошла.

— Костя! Костя! — доносился из одной будки женский голос. — Костя, я хочу, чтобы ты знал, как я тебя люблю. И ребятам передай, что их люблю. И сон у меня поэтому плохой…

Женщина вышла из будки, вытерла ладонью широкое вспотевшее лицо и сказала, обращаясь к Грации:

— Слышь? Когда я уезжала, младшая говорит: «Мама, я без тебя умру!» Во ведь как любит! Она у меня красавица. Глаза вот такие большие. На Мирей Матье похожа. Не знаю почему, но очень похожа… — Женщина вздохнула и попрощалась. — До свидания, девушка. Поползу к себе… Потихонечку-полегонечку, как улитка на склоне лет.


Рекомендуем почитать
Песни сирены

Главная героиня романа ожидает утверждения в новой высокой должности – председателя областного комитета по образованию. Вполне предсказуемо её пытаются шантажировать. Когда Алла узнаёт, что полузабытый пикантный эпизод из давнего прошлого грозит крахом её карьеры, она решается открыть любимому мужчине секрет, подвергающий риску их отношения. Терзаясь сомнениями и муками ревности, Александр всё же спешит ей на помощь, ещё не зная, к чему это приведёт. Проза Вениамина Агеева – для тех, кто любит погружаться в исследование природы чувств и событий.


Севастопология

Героиня романа мечтала в детстве о профессии «распутницы узлов». Повзрослев, она стала писательницей, альтер эго автора, и её творческий метод – запутать читателя в петли новаторского стиля, ведущего в лабиринты смыслов и позволяющие читателю самостоятельно и подсознательно обежать все речевые ходы. Очень скоро замечаешь, что этот сбивчивый клубок эпизодов, мыслей и чувств, в котором дочь своей матери через запятую превращается в мать своего сына, полуостров Крым своими очертаниями налагается на Швейцарию, ласкаясь с нею кончиками мысов, а политические превращения оборачиваются в блюда воображаемого ресторана Russkost, – самый адекватный способ рассказать о севастопольском детстве нынешней сотрудницы Цюрихского университета. В десять лет – в 90-е годы – родители увезли её в Германию из Крыма, где стало невыносимо тяжело, но увезли из счастливого дворового детства, тоска по которому не проходит. Татьяна Хофман не называет предмет напрямую, а проводит несколько касательных к невидимой окружности.


Такая работа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мертвые собаки

В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.


Заметки с выставки

В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее  гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.


Шестой Ангел. Полет к мечте. Исполнение желаний

Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…