Переплетение времен - [52]

– А тебя, Ковнер, я мог бы оставить в живых – задумчиво произнес он – Ведь иногда так забавно иметь под рукой покорного еврея. Но ты видел мое лицо и знаешь мое имя. Кроме того, ты пытался обмануть меня, не дать мне исправить историю человечества. Поэтому у моих птичек будет еврейский десерт после славянского обеда. Прощай мой верный еврей! Ты больше не увидишь моего лица!

С этими словами он опустил капюшон эффектным жестом, от которого так и разило провинциальным театром. Мне стало очень противно и немного смешно. Историю уже не раз пытались изменить, переписывая одни книги и сжигая другие. Сейчас существо под капюшоном хотело вырвать из истории целые страницы и переписать итог. И мне закралась в голову крамольная мысль о том, что происходило тогда, когда на площадях горели костры из книг. Не изменялась ли от этого наша история? Ведь если верить Веде, то, что мы делаем сейчас и сегодня влияет на будущее через прошедшие века. Значит, сжигая книги, люди в черном сжигали свое будущее, изменяли его. Неправда, что рукописи не горят. Они горят, да еще как хорошо. Поэтому нужна пожарная команда, не позволяющая жечь светлую бумагу с черными значками на ней и не позволяющая жечь людей, которые не так молятся или не так думают. Сейчас мне как раз и нужно было стать таким пожарным. Я сделал шаг, потом второй, резким движением руки откинул капюшон с его головы и посмотрел прямо в изумленные нордические глаза. Надо было сказать какую-нибудь торжествующе-обличающую фразу, но он был так мелок сейчас, что не стоил даже такой фразы. Я молча обхватил его обеими ладонями за шею под основанием черепа.

–– Oh, du schmutziger Jude! Du hast mich wieder betrogen!24 – прохрипел он

Тогда я свернул ему шею одним резким движением ладоней. Этот прием показывал нам старший сержант в учебке, показывал с брезгливой гримасой на лице, всячески демонстрируя то, как ему противно. Мы тоже не воспринимали этот прием всерьез, в полной уверенности что нам никогда не придется им воспользоваться, и все же честно отрабатывали автоматизм на манекене с послушно поворачивающейся шеей. Пожалуй, в те времена одно только предположение, что кому-то из нас придется свернуть настоящую, а не гураперчевую шею, не вызвало бы у него ничего, кроме отвращения. А вот теперь этот прием мне пригодился и я не испытал абсолютно никаких чувств, лишь только сильно болела кровоточащая ладонь. Осиновый кол мне не понадобился, также как и серебряная пуля. Потом я подобрал свой нож, распорол ему правый рукав и на 20 сантиметров выше локтя нашел то, что искал – букву “А” эсэсовской татуировки. У покойника была первая группа крови.

Я вышел из шатра и угрюмо посмотрел на ряд капюшонов передо мной.

– Что уставились? – грозно произнес я на иврите – Вы получили указания? Так выполняйте!

Потом я повторил то-же самое по-полянски и по-русски в надежде, что хоть кто-нибудь из них знает эти языки. Можно было бы продублировать и по-английски, но это могло вызвать подозрение даже в их неокрепших умах. Кто-то из них меня понял и перевел остальным. Снова послышалось "Яволь! Яволь!" и строй капюшонов распался. Не знаю какие именно они получили указания, но большинство понеслось к распадку и оттуда послышались свистки разной тональности, это были команды. К счастью, инфразвук не "прозвучал", наверное та инфразвуковая команда означала "отбой". Как ни странно, чесноком ни от кого не пахло, а может быть мой собственный чесночный аромат отбил у меня обоняние. Повинуясь свисткам, Змеи начали медленно подниматься. Плавно размахивая огромными крыльями они поднялись над нами, заслонили обе луны, выглядывающие из-за облаков и заслонили звезды. Наверное, это было очень величественное зрелище, но я вряд-ли был сейчас способен оценить его должным образом. Капюшоны уставились на меня и я не сразу понял, чего они от меня ждут. Наконец, до меня дошло и я взгромоздился на оседланного вороного жеребца покойного доктора Янике и поднял руку. Капюшоны оседлали своих кобыл и продолжали выжидающе смотреть на меня, а птерозавры уже начали беспокойно клокотать. Затягивать паузу не стоило; я махнул рукой и тронул вороного. Раздались свистки, кони, люди и птерозавры двинулись вперед единой массой. Так мы шли на север, имея в виду левый берег Трубежа, пока к нам не присоединились напуганные и благоухающие чесноком мадьяры с Нандором во главе и Урхо, держащимся за его стремя. Теперь извращенный юмор ситуации заключался в том, что это я, а вовсе не эсэсовский доктор, вел войско из Змеев и мадьяр. Вот только куда? Так мы и двигались, пока впереди не показался частокол из огромных сосновых стволов…

Веда была воистину сильна, куда так какому-то недоделанному нацистскому доктору. Последнему даже не каждый раз удавалось зомбировать отдельного человека, меня – для примера, а тут имела место самая настоящая массовая галлюцинация. Зрелище было великолепным и почти достоверным, если не считать несколько утрированных пропорций. Похоже было, что Веда никогда не видела настоящего детинца и ее иллюзия сильно напоминала лубок из детской сказки. Оставалось только надеяться, что ни венгры, ни жрецы ничего не заподозрят. Я остановил наше войско, подняв руку и развернув своего вороного.