Переплет - [77]

– А вдруг он умер, Эм?

– Что за ерунда. Об этом знала бы вся округа.

– А вдруг…

– Да замолчи ты!

Назад мы шли молча. Мы оба понимали, что Дарне вернулся в Каслфорд, не сказав ни слова и даже не попрощавшись. Но я не мог повторить это вслух при Альте. Неужто он так жесток? Но ведь он не пришел.

Дома обстановка накалилась до предела; родители кричали друг на друга, Альта закатила истерику в маслобойне, недоследила за молоком, и двухдневный удой скис. Клякса поднимала уши и скулила каждый раз, когда мимо ворот проезжала лошадь. Я целыми днями работал на жаре и не щадил сил, а когда к вечеру приходил домой, голова раскалывалась, но несмотря на это мне не спалось. Всю ночь я сидел у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу; я желал увидеть Дарне и проклинал его, тоска по нему и неприязнь слились воедино – я с трудом мог отличить одно от другого.

Потом настал канун Солнцестояния. Мы с Альтой поссорились, потому что она отказалась идти на деревенский праздник; потом поссорились еще раз – я назвал ее избалованной и сказал, что ей пора забыть о Дарне и найти ему замену; потом извинился, но она влепила мне по ушам, и мы снова поссорились. В конце концов мы пошли на праздник, где деревенские развели большой костер, однако веселиться не хотелось; пиво горчило, отец хлебнул лишку и чуть не подрался с Мартином Купером, мама бросилась их разнимать; я отвернулся, но взгляд мой тут же упал на Альту, стоявшую чуть поодаль с девчонками. Те, как водится, нарядились в лучшее и повесили на шеи гирлянды из живых цветов, а на запястья надели цветочные браслеты. Но если на ярмарке в День Пробуждения Альта стояла в центре и вся светилась от счастья, тогда как другие девушки бросали на нее завистливые взгляды, то теперь Сисси Купер подозвала ее и сказала: «Альта, иди скорее, послушай – Герти помолвлена!» Герти встряхнула волосами и произнесла: «Не убивайся, Альта, скоро ты найдешь другого». Мне захотелось врезать им обеим за их самодовольный тон. Но я знал, что гордость не позволит Альте уйти домой, даже если я возьму ее за руку и уведу прочь, поэтому я остался, и мать с отцом тоже. Мы смеялись и пели с остальными и вернулись домой на рассвете, как солдаты после проигранного боя, не получившие ранений и пытающиеся делать вид, что все обошлось.

Заснул я поздно, точнее, рано, как только сквозь калитку во дворе пробились первые косые солнечные лучи. Заснул не в кровати, а сидя на подоконнике; во сне меня преследовало печальное лицо Альты. Я знал, что виноват в ее несчастье. Что именно я сделал не так, я не догадывался, но не сомневался: вина за мной. Эта мысль навязчиво крутилась в голове и сводила меня с ума; впрочем, была от нее и польза – она не давала мне думать о другом. О Дарне.

Вдруг стекло, к которому я прислонился щекой, задребезжало. Я вздрогнул и резко выпрямился, очнувшись ото сна, и тут снова что-то ударило по стеклу.

Я открыл окно и выглянул во двор, прищурившись от солнца. Наступило утро, и уже нещадно пекло.

– Фармер, – позвал Дарне, – почему никого нет?

– День Солнцестояния, – ответил я. – Все спят. Где ты был?

– Спускайся, расскажу. – Он наклонился и погладил Кляксу, которая восторженно нарезала вокруг него круги.

Я поспешно натянул чистую рубаху и вытер с подбородка засохшую слюну. У двери Альты ненадолго остановился; мне хотелось отомстить ей за то, что надавала мне по ушам, но заставил себя постучаться.

– Альта! Дарне приехал.

Скрипнули пружины кровати: она встала.

– Передай, что я не хочу его видеть, – ответила сестрица, и я услышал, как она прошлепала по полу к комоду, где хранилась ее лучшая ночная рубашка.

Спустившись с лестницы, я выбежал во двор, на ходу впрыгнув в башмаки. Дарне рассмеялся.

– Вид у тебя… потрепанный, – сказал он.

– Мы до рассвета жгли костер, – объяснил я. – Потом пришли домой, покормили скот и легли спать. В День Солнцестояния спят до полудня. Даже отец. Выходной же.

– О. Прости, я не…

– Ничего, – ответил я, пожалуй, слишком поспешно. – Я рад тебя видеть.

Мы замолчали. Дарне наклонился и потрепал Кляксу за уши.

– Альта не желает с тобой разговаривать, – сказал я.

– Жалко.

– Но, кажется, она просто хочет, чтобы ты упрашивал ее выйти. А потом стал молить о прощении. Как там у девчонок принято.

– Но ты-то хочешь со мной разговаривать?

– Да. Как видишь.

– Вот и отлично. Тогда пойдем. – Не успел я зашнуровать ботинки, как он пристегнул поводок к ошейнику Кляксы и вышел за ворота.

– Дарне, – сказал я, наконец нагнав его, – а где ты был? Мы решили… то есть Альта решила… мы места себе не находили.

– Мне надо было подумать, – ответил он.

– Подумать? Неделю?

– Я думаю медленно.

Он хотел рассмешить меня, и ему это удалось; но я все же заметил, как ловко он увернулся от ответа.

– И куда мы идем? – спросил я.

– Выгуливаем Кляксу.

Я двинулся за ним, радуясь прогулке по лесу и щурясь от золотистых солнечных бликов в зеленой листве. Лишь когда лес поредел, я понял, куда мы пришли. Под нами простиралась неподвижная река цветом чуть темнее неба, а на противоположном берегу высились руины замка. Мы никогда не ходили сюда, будто не хотели вспоминать день нашей встречи, но сейчас увитый глицинией замок совсем не походил на призрачный черный силуэт на фоне алого закатного неба, каким я увидел его тем зимним вечером. Я словно очутился в другом месте. Вдохнул полной грудью: с другого берега доносился пряный аромат гвоздики.