Переплет - [30]

– Не сейчас!

– Эмметт? – раздался слабый голос Середит. – Заходи.

Она закашлялась, и, толкнув дверь, я увидел, что моя хозяйка лежит, вцепившись в одеяло, словно пытается отдышаться. Ее глаза покраснели и слезились. Она подозвала меня. Мистер де Хэвиленд стоял у окна, сложив руки на груди; Фергюсон – у очага, посматривая то на своего спутника, то на Середит. Комната вдруг показалась очень маленькой.

– Это Эмметт, – с трудом выговорила Середит, – мой ученик.

– Мы уже виделись, – ответил я.

– Раз ты здесь, – начал де Хэвиленд, – может быть, тебе удастся уговорить Середит не делать глупостей? Притащились к ней из самого Каслфорда, а она не разрешает доктору ее осмотреть.

– Я вас не приглашала.

– Нас позвал ваш ученик.

От взгляда, который она метнула в меня, мои щеки запылали.

– Что ж, простите, что он зря потратил ваше время.

– Глупости какие. Я занятой человек, и вы это знаете! У меня срочные вызовы…

– Я же сказала – не приглашала я вас! – Середит отвернулась, как ребенок, а мистер де Хэвиленд взглянул на доктора и закатил глаза. – Со мной все в порядке. Простыла на днях, вот и все.

– Ваш кашель мне не нравится. – Доктор впервые обратился к ней напрямую: говорил он тактично и даже вкрадчиво. – Расскажите подробнее, как вы себя чувствуете?

Середит по-детски скривила рот, и я не сомневался, что она промолчит, но, переведя взгляд на де Хэвиленда, моя хозяйка ответила:

– Чувствую усталость. Знобит. Болит в груди. Вот и все, пожалуй.

– Позвольте я… – Фергюсон потянулся и взял ее за запястье, прежде чем она успела отдернуть руку. – Да, теперь все ясно. Благодарю. – Он взглянул на мистера де Хэвиленда, и в его взгляде мелькнуло непонятное мне выражение. – Больше мы не будем вам мешать.

– Прекрасно. – Мистер де Хэвиленд направился к двери, помедлил у кровати, будто хотел что-то сказать, и пожал плечами. Затем с рассеянной решимостью, означавшей, что я должен уступить ему дорогу, вышел из комнаты. Фергюсон последовал за ним, и мы с Середит остались наедине.

– Простите… Я волновался за вас.

Но она меня, кажется, не слышала. Ее глаза были закрыты, лопнувшие сосуды на щеках краснели, как разлившиеся алые чернила. Однако она знала, что я все еще здесь, потому что через минуту махнула рукой, молча приказывая мне удалиться.

Я вышел. Свет лампы заливал ступени лестницы и перила, окрашивая их бледным золотом. Снизу доносились голоса гостей. Прежде чем спуститься, я остановился и прислушался. Голоса звучали отчетливо.

– …упрямая старуха, – говорил де Хэвиленд. – Простите, доктор. Из слов почтальона у меня сложилось впечатление, что она просила…

– Не извиняйтесь, дорогой друг. Как бы то ни было, я видел достаточно, чтобы сделать выводы. Она слаба, разумеется, но реальной опасности нет – разве что ей внезапно станет хуже. – Раздались его шаги, и я догадался, что он пошел за шляпой. – Вы уже решили, как поступите?

– Я останусь здесь и буду присматривать за ней, пока ей не станет лучше или…

– Жаль, что она живет в такой глуши. Если бы она жила в городе, я был бы рад навещать ее.

– Да уж, – фыркнул де Хэвиленд. – Середит – ходячий анахронизм. Она все еще живет в Темных веках. Если уж ей так хочется продолжать заниматься переплетным делом, она могла бы работать в моей мастерской в полном комфорте. Вы даже не представляете, сколько раз я уговаривал ее переехать. Но она ни в какую не желает уезжать отсюда. А теперь вот еще взяла этого треклятого ученика.

– Да, она может быть упрямой.

– Не то слово. Она кого угодно доведет до белого каления. – Он с присвистом выдохнул через сжатые зубы. – Что ж, придется мне потерпеть и попытаться заставить ее образумиться.

– Удачи. Вот… – Лязгнула защелка саквояжа, затем что-то звякнуло. – От боли и бессонницы можете дать ей несколько капель этого снадобья. Но не больше.

– Хорошо. Непременно. Ну, доброй ночи. – Дверь открылась и закрылась; на улице скрипнули колеса, и двуколка затарахтела прочь. А де Хэвиленд стал подниматься. Наверху он поднял лампу и смерил меня взглядом.

– Никак подслушиваешь? – Он не дал мне ответить. Прошагав мимо, бросил через плечо: – Принеси мне чистую постель.

Я пошел за ним. Он открыл дверь моей спальни и на пороге оглянулся.

– Что тебе?

– Это моя комната. А мне где прикажете…

– Понятия не имею. – Он захлопнул дверь у меня перед носом, и коридорчик погрузился во мрак.

VII

Я ночевал в гостиной, завернувшись в запасное одеяло. Набитая конским волосом кушетка была такой скользкой, что в конце концов я поставил одну ногу на пол и опирался на нее, чтобы не соскальзывать вниз.

Когда я проснулся, в доме было холодно и еще темно. Болела каждая мышца. Я не сразу понял, где нахожусь, и сперва решил, что где-то на улице, посреди громадных и сумрачных заснеженных руин. Холод стоял такой, что я даже не стал пытаться снова уснуть. Встал, завернулся в одеяло, на затекших ногах прошагал на кухню, разжег огонь на плите и вскипятил воду для чая, затем заварил его. Последние звезды меркли над горизонтом; на небе не было ни облачка. Допив свой чай, я поставил второй чайник, чтобы отнести его наверх. Пока я возился, кухню начал заливать солнечный свет.