Перенос - [26]

— У ребёнка срыв. Нужен полный покой и длительный сон.

— Сон мы ей обеспечим, — говорит доктор Жданова. — И покой тоже.

Она кладёт Маше в рот две капсулы — розовую и белую. Через несколько минут Маша засыпает.

— Переместим её в палату, — говорит доктор Жданова.

Она идёт впереди, а я следом за ней несу спящую Машу. В палате я укладываю её на кровать. Доктор Жданова говорит, что она проспит не меньше восьми часов, но я не собираюсь отходить от неё. Я сижу и смотрю, как она спит. Доктор Жданова замечает у меня на руке кровь, вызывает Эллу, и та приходит с небольшим чемоданчиком. Из него она достаёт какой-то флакон, бинт и ватные тампоны. Жидкостью из флакона она обрабатывает ранку и накладывает повязку.

Маша спит, а я сижу с ней. Дверь палаты открывается, и входят Эдик с Ваней. Я прикладываю палец к губам:

— Ш-ш… Она спит.

Эдик склоняется над ней.

— Пуговка моя…

Маша спит крепко: действуют капсулы. Эдик молчит, смотрит на Машу, Ваня тоже молчит. Потом Эдик вдруг спрашивает:

— Зачем ты ударила её?

— Что ты говоришь, Эдик, я не била нашу дочь. С чего ты взял?

— Ваня сказал, ты её трясла и била.

Я объясняю, оправдываюсь, а Эдик хмурится.

— До чего ты дошла…

— Эдик, как ты можешь думать, что я способна ударить моего ребёнка? Маша упала в обморок, я просто пыталась привести её в чувство, поэтому я тормошила её. Но я её не била.

8

Ноябрьские заморозки выбелили землю, схватились инеем ветки яблонь.

— Думаю, тебе надо пожить отдельно от нас, — говорит Эдик. — Надо, чтобы Маша успокоилась.

Ваня не поддержал меня, не подтвердил, что я никогда не била Машу. Он испуганно молчал, и его молчание Эдик истолковал по-своему. Он стал мрачен и сух, между его бровей пролегли морщины.

— Я снял тебе квартиру, — говорит он. — Свою машину можешь взять. Денег я тебе дам, если понадобится ещё — обращайся.

Моё горло сжимается.

— Эдик, ты что, выгоняешь меня?

Он хмурится, вздыхает, устало подпирает руками голову.

— Нет, тебе просто надо на какое-то время оставить Машу в покое. Она и так не может ходить в школу из-за этого нервного срыва.

Я заглядываю ему в глаза, но там нет понимания, они усталые и угрюмые.

— Эдик, я Машу и пальцем не трогала. Я люблю моих детей и никогда их не обижу. И я не хочу уходить от них! Кто их будет кормить, возить в школу?

— Я не выгоняю тебя, — устало говорит Эдик. — Я просто тебя прошу… Нет, умоляю. Пожалуйста, поживи там, пока Маша не успокоится. Ты хочешь свести её с ума? Довести её до нервного расстройства?

— Эдик, я люблю её!

— Если любишь, ради неё, пожалуйста, отойди на некоторое время. Ей тяжело, она не сможет слишком долго выдерживать это.

— Я не могу жить без моих детей, Эдик.

— Я их у тебя и не отбираю. Просто дай нам вздохнуть… Немножко. А потом попробуем что-нибудь придумать. Может быть, опять походим к психологу, пройдём какой-нибудь тренинг… Только дай нам чуть-чуть вздохнуть, и всё.

Вздохнуть. Значит, я не даю им дышать. Разве я хотела, чтобы они чувствовали себя задушенными? Только ради них я пошла на это, чтобы дети не остались без матери, а Эдик не стал вдовцом. Что я сделала им не так, чем им не угодила? В чём я так провинилась, что они теперь выставляют меня из дома?

— Ната, никто тебя не выгоняет. Просто так надо, так будет лучше. Это не насовсем, а только на время. Мы придумаем что-нибудь, а пока… Вот тебе ключи от твоей квартиры. Я тебе позвоню, расскажу, как дети. В школу я их и сам отвезу, а встретит мама. Ей всё равно нечем заняться.

Я иду собирать чемоданы.

9

— Зачем вам эта информация, Натэлла? Простите, мы не разглашаем её. Кроме того, человек уже умер, зачем беспокоить его родных?

— Да я не собираюсь никого беспокоить, я просто хочу понять…

Доктор Жданова не хочет открывать мне личную информацию о женщине, чья преждевременная смерть дала мне шанс на жизнь. Я же хочу понять, что она была за человек, чтобы разобраться в самой себе — в новой, нынешней себе.

— Понимаете, доктор, мне это нужно, чтобы лучше понять саму себя. Я хочу разобраться, что откуда во мне взялось, моё это или не моё.

— Простите, Натэлла, информация о клиентах — личная или медицинская — является частной тайной. Я понимаю ваше желание, но помочь вам не могу.

Я растерянно бреду по коридору. Неужели мне никак не узнать о ней ничего? Всё, что я о ней знаю, — это то, что она снималась в рекламе шампуня. Не обращаться же мне на телевидение с этой просьбой! Как я им объясню, зачем мне это? И что они могут подумать, увидев меня? Волосы я остригла, но лицо у меня по-прежнему её.

Навстречу мне идёт Элла. Во мне срабатывает тот же механизм, который заставил меня в самый последний момент выскочить из уличной пробки, выехав на тротуар. Я даже не успеваю обдумать и взвесить, просто происходит щелчок — и я уже делаю это.

— Элла, здравствуйте… Вы меня помните? Я Натэлла Горчакова.

Она останавливается.

— Да, я вас помню, здравствуйте.

— Не могли бы вы мне помочь, Элла? Дело в том, что мне нужна информация о той женщине, тело которой вы мне дали… Да, я знаю, вы сейчас скажете, что это не подлежит разглашению. Но я поговорила с доктором Ждановой, и она мне разрешила.

— Гм, в самом деле?