Перенос - [25]

— Операция переноса вашей жены оказалась для вашего младшего ребёнка психологической травмой, — изрекает Роберт Даниилович. — Возможно, следовало перед операцией провести более тщательную и более длительную психологическую подготовку, но ваш случай, как вы сами понимаете, был нестандартный. Перенос в совершенно чужое тело — первый случай в нашей практике, и методы психологической работы при нём, безусловно, должны отличаться от стандартной схемы. Так как до вашего случая у нас такого опыта не было, то, вполне возможно, работавший с вами психолог что-то упустил, не всё просчитал и не всё предугадал. Так часто бывает, когда что-то делают впервые.

— Но нас заверили, что было сделано уже много таких операций, и никаких подобных проблем не возникало, — возмущённо выпрямляется Эдик. — Ни о чём таком нас не предупреждали!

— Операций, действительно, проведено немало, — говорит Роберт Даниилович, — но подобная вашей была сделана впервые. На кону была жизнь вашей жены, и перед нами стоял выбор: дать ей умереть или дать ей новое тело, пусть и чужое. Мы выбрали второе. Ваша жена жива и здорова, болезнь побеждена, а нормализация вашей семейной жизни — это, несомненно, вопрос времени. Возможно, вам потребуется ещё какое-то время, но кроме этого совершенно необходимым условием является ваша работа по сближению, сплачиванию вашей семьи, а не отдалению друг от друга. Найдите общие интересы. Какое-то совместное дело. Вы должны как можно больше времени проводить вместе, общаться, а не просто проживать под одной крышей, изредка встречаясь и говоря друг другу «привет» и «пока». Словом, быть семьёй. Вашему младшему ребёнку необходимы положительные эмоции, источником которых может быть что угодно — семейный праздник, интересная поездка, совместные развлечения, какие-то приятные мелочи. Ваша задача — вытеснить отрицательные переживания положительными, обеспечить психологический комфорт и атмосферу единства и сплочённости вашей семьи. Живите полной жизнью. Делайте то, что вам нравится, не отказывайте себе в удовольствиях, но при условии, что всё это или по большей части будет делаться вами совместно. Веселитесь, наслаждайтесь и будьте вместе.

Эдик смотрит на меня.

— Может, нам съездить в Дисней-Лэнд на Новый год?

7

Я разбираю свои старые вещи — одежду, фотографии. Куда их девать? Одежда мне больше не впору, на фотографиях я другая — такой я больше не стану. Есть ли смысл их хранить? Нужно освободить место для нового — новых вещей и новых фотографий. Я складываю всё в старый чемодан.

В дверях спальни стоит Маша и смотрит, как я собираю старые вещи и фотографии в чемодан.

— Что, моё солнышко? — спрашиваю я. — Ты что-то хотела? Ты есть хочешь?

Она смотрит странно, такого взгляда я у неё ещё не видела — злого, ненавидящего. Я слышу от неё первый вопрос, обращённый ко мне за последнее время:

— Что ты делаешь?

— Я собираю мои старые вещи, — отвечаю я. — Они мне больше не нужны, и я хочу их выбросить.

Она подбегает к чемодану, лежащему на кровати, и тянет его за ручку.

— Это не твоё! Это мамино! — кричит она. — Не трогай!

Чемодан падает на пол, всё вываливается, а Маша со слезами пихает вещи обратно, крича:

— Не трогай мамины вещи!

Затолкав всё в чемодан, она тащит его за собой в детскую. Я пытаюсь убедить её:

— Машенька, это же мои старые вещи. Они не нужны.

Я пытаюсь взять у неё чемодан, но она неожиданно даёт мне отпор — бьёт меня по руке:

— Не трогай!

Она утаскивает чемодан в детскую и садится на него. Когда я пытаюсь приблизиться к ней, она кричит с перекошенным от гнева лицом:

— Уходи! Уходи отсюда! Уходи, я не хочу, чтобы ты тут жила!

Её всю трясёт, она бледная, глаза — дикие. Она никого не подпускает к чемодану, огрызаясь и на меня, и на Ваню. Я велю Ване сбегать на кухню за стаканом воды, а сама пытаюсь укротить Машу. Она не даётся мне в руки, дерётся и кусается, как бешеная. Она прокусывает мне руку до крови, и у меня вырывается вскрик. Я отскакиваю, а Маша вдруг падает на пол, как подкошенная. Она лежит и не двигается. Пару секунд я стою в ужасе, перепуганная бледностью и неподвижностью Маши, а потом склоняюсь над ней.

— Машенька… Детка моя, что с тобой?

Я ищу пульс на её руке, не могу найти, щупаю шею. Кажется, есть. Я тормошу её, пытаюсь привести в чувство, но она не отвечает, не открывает глаза. Я в ужасе трясу её, а она висит в моих руках безжизненно, как тряпичная кукла. Я бью её по щекам — не помогает. Снова трясу — бесполезно.

— Что ты делаешь! Отпусти её!

Ваня стоит в дверях комнаты со стаканом воды и смотрит с ужасом на меня.

— Зачем ты её бьёшь?

— Ванюша, ты не так понял, — бормочу я. — Маше плохо… Надо отвезти её в больницу! Нет, лучше в «Феникс»! Так, Ваня, я повезу Машу в «Феникс», а ты пока позвони папе, всё ему расскажи, и пусть тоже приедет туда! Я бы сама позвонила, но надо спешить!

Я отношу Машу на руках в машину, укладываю её на заднее сиденье и мчусь в «Феникс». Она приходит в себя в машине и начинает тихо всхлипывать.

— Машенька, не плачь, всё будет хорошо, — успокаиваю я её.

В «Фениксе» я объясняю, что помощь нужна не мне, а Маше. Она лежит на кушетке в комнате для посетителей и всхлипывает. Приходит доктор Жданова в сопровождении Роберта Данииловича. Роберт Даниилович выслушивает меня и говорит: