Перелет - [53]

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ШАНДОРА ШАРКЕЗИ: «В начале декабря на заседании Комитета освободительного восстания Дёрдь Палфи планировал, что несколько человек нашей батареи — Лайош Халаш, я и группа солдат — попытаются освободить находившихся в тюрьме на проспекте Маргит руководителей движения Сопротивления.

Был разработан план, согласно которому 9 или 10 декабря две батареи откроют огонь по площади Сены, чтобы парализовать движение транспорта, после чего группа военных должна будет напасть на охрану тюрьмы, освободить заключенных и укрыть их в надежном месте, неподалеку от нашей батареи.

Но существовал и другой вариант, do которому арестованных должны были освободить во время переезда. Мы уже тогда знали, что их должны отправить в Шопронкёхид по Венскому шоссе.

Палфи планировал (об этом пишет и Дёрдь Маркоши в своих воспоминаниях «Путешествующая тюрьма». — А. Ш.), что подкупленный нами шофер в определенном месте остановит автобус, якобы для ремонта, а в это время должно будет произойти нападение группы военных. Как будто бы автобус останавливался в пути, но не на Венском шоссе, а где-то между Будакеси и Жамбеком. К сожалению, наша «разведка» не могла предположить это, поэтому акция сорвалась…»

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА ПАЛА АЛМАШИ: «Когда в воротах тюрьмы мне удалось обменяться несколькими словами с женой и мамой, они намекнули мне, что готовится какой-то план нашего освобождения из тюрьмы. Помню, по дороге в Шопронкёхид было много остановок, вызванных поломками, но была ли хоть одна из них устроена специально, подстроена, этого я не знаю. Дорога заняла у нас тогда двадцать пять часов, за это время мы довольно долго стояли на месте, но возможность побега представилась Эндре Байчи-Жилински лишь тогда, когда ночью мы остановились где-то в районе горы Харш. Потом рассвело, и мы, потеряв в пути целый день, наконец прибыли во двор шопронкёхидской тюрьмы.

Само присутствие в нашем автобусе дяди Банди говорило о том, что Комитет по депутатской неприкосновенности либо лишил, либо вскоре собирается лишить Байчи-Жилински депутатской неприкосновенности и предаст его суду военного трибунала. Это означало верную смерть. Словом, Эндре Байчи-Жилински прекрасно понимал, что ждать снисхождения от нилашистских судей ему не приходится, что дни его сочтены. Однако бежать он тоже считал недостойным. Его поведение во время долгого пути свидетельствовало о том, что он сознательно идет на эшафот. Байчи-Жилински понимал, что его смерть будет вечным примером верности долгу.

Как я уже говорил, мы двинулись не по Венскому шоссе, а в объезд. Выехали мы часов в девять вечера, прождав несколько часов в коридорах тюрьмы. Наши охранники в замешательстве сновали вверх-вниз, вероятно, была получена информация о том, что Венское шоссе находится под обстрелом советской артиллерии, и никто толком не знал, что предпринять. Даже когда нас погрузили в автобус, нам пришлось еще довольно долго ждать, потому что в Буде в это время была объявлена воздушная тревога. Вот и получилось, что изменился не только маршрут, но и время отправления. Наконец около девяти вечера мы двинулись в путь. Остановились мы между горами Янош и Харш, там опять была объявлена воздушная тревога, и пришлось устроить в автобусе затемнение… Именно тогда парень из Тарпы, уроженец того самого избирательного округа, депутатом которого был Эндре Байчи-Жилински, договорившись с остальными охранниками, дал нам понять, что они не станут прицельно стрелять, если Байчи-Жилински попытается бежать в сторону гор, поросших густым лесом. Юноша сказал, что они будут палить только для отвода глаз… Однако Байчи-Жилински наотрез отказался воспользоваться этой возможностью, а ведь она существовала (тем более если, как ты говоришь, шофер автобуса тоже был подкуплен). У дяди Банди и среди охранников нашлись почитатели, они обращались к нему не иначе как «господин депутат» и были буквально околдованы его словами. Причем эти простые крестьянские парни своим трезвым мужицким умом уже прекрасно понимали, что немцами война проиграна. В этой связи стоит упомянуть, что нилашисты долго не могли найти палача, который казнил бы Эндре Байчи-Жилински, а тех нилашистов, которые согласились повесить бывшего депутата, напоили да еще наврали им, что «этот человек взорвал мост Маргит».

Однако сам дядя Банди слышать не хотел о побеге, хотя мы, узнав о предоставившейся возможности, стали один за другим подходить к нему. Пишта Сентмиклоши, Реваи, я и другие упрашивали его. Но он был непреклонен. «Я не имею права жить. Ведь Янош Киш и его соратники казнены, они пожертвовали жизнью во имя родины. Я считаю, что моя смерть принесет больше пользы!» — заявил он тогда.

Едва затих шум самолетов, как мы двинулись дальше. Дюла Коцкаш утверждал, что была возможность бежать где-то в окрестностях Дьёра, этого я не знаю, но эпизод у горы Харш я запомнил отчетливо. Вероятно, были и другие возможности для побега. Но они не были столь реальными. Поговорив с дядей Банди, мы убедились, что его решение окончательно… К тому же начало светать, а когда мы находились в районе города Дьёра, стало совсем светло, и 12 декабря приблизительно в половине одиннадцатого утра автобусы прибыли в Кёхид.