Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов - [19]

По Кедриной, эстетические достоинства публикаций тут ни при чем. Иностранным критикам важна была прагматика именно политическая: «Еще в 1962 году радиостанция „Свобода“ утверждала, что Абрам Терц „рисует советскую действительность с насмешкой…“. Американское агентство ЮПИ совсем недавно сообщало, что „Синявский специализировался на произведениях, высмеивающих советскую действительность“».

На советском уровне восприятия «создание произведений, „высмеивающих советскую действительность“» — уже преступление. Иностранцы же не воспринимали такого рода деятельность как преступную. Соответственно, Кедрина сообщала, что «итальянская газета „Джорно“ повествует с эпическим спокойствием: „С 1959 г. в США и других западных странах появились брошюры и книги… антисоветского характера за подписью Абрама Терца“».

Именно этот тезис был важнейшим. «Антисоветский характер» публикаций Абрама Терца первыми заметили иностранные журналисты. И обсуждали это как нечто очевидное. Согласно Кедриной, «буржуазная пропаганда не скрывала своих политических оценок…».

Далее, по словам Кедриной, ситуация изменилась. В СССР были раскрыты псевдонимы, а за границей оказались забытыми прежние оценки. Потому и «удивительно, что в самое последнее время на Западе раздались голоса „доброжелателей“, озабоченных судьбой Синявского и Даниэля и уверяющих, что причины их ареста якобы неосновательны. Заступники и болельщики Синявского и Даниэля ныне деликатно умалчивают об антисоветском содержании их сочинений».

Кедрина утверждала, что «заступники и болельщики» лицемерны. Далее же сообщила: «Передо мною вашингтонские издания книг Абрама Терца и Николая Аржака».

Она, в отличие от Еремина, с публикациями ознакомилась не по чужим выпискам. Но выводы не изменились: «Я прочитала эти книги внимательно, и для меня совершенно ясно, что это самая настоящая антисоветчина, вдохновленная ненавистью к социалистическому строю».

Кедрина, подобно Еремину, обосновывала уже выдвинутые следствием обвинения. Правда, оговорила специально: «Разумеется, я не претендую на юридическое определение вины Аржака и Терца. Это дело судебных органов».

Оговорка не имела значения. Сказанного ранее было достаточно — «антисоветчина».

Но и кедринская оговорка вовсе не случайна. Это отклик на суждения иностранных журналистов.

Статья Еремина была сразу же замечена ими. Через два дня — 14 января — парижская газета «Монд» напечатала ответ А. Пьера — «В первый раз в советской прессе. „Известия“ подтверждают арест Синявского и Даниэля»[41].

О суждениях литературного функционера Пьер отзывался весьма резко. Утверждал: «Статья в „Известиях“ более чем обвинительная. Ее автор, Еремин, лауреат Сталинской премии, ныне секретарь Московского отделения Союза писателей, практически произнес приговор „двум ренегатам“…».

Такой подход, настаивал французский журналист, не только противоправен в принципе. Еще и противоречит советскому же законодательству, потому как лишь суд может признать кого-либо виновным, а судебный процесс еще не начался.

Вполне предсказуемы были упреки в дальнейшем. Потому и понадобилась оговорка, добавленная автором либо редактором.

Далее Кедрина развивала ереминские тезисы. Настаивала, что Синявский и Даниэль решали задачи политические, а не литературные: «Может быть, при всей враждебности нам содержания этих произведений авторы их все же способные люди, какими их хотят представить зарубежные покровители? Нет. Даже если отвлечься от всего того, что в этих книгах возмущает вас как советского человека, читать их неприятно и скучно, — в иных случаях из-за примитивной прямолинейности, художественного худосочия, в других — из-за нарочитой запутанности изложения, такого нагромождения всевозможных иносказаний, что иной раз начинает казаться, будто перед вами бессвязное бормотание».

Согласно Кедриной, любой непредубежденный читатель пришел бы к такому же выводу. Она утверждала: «Предельная запутанность формы у А. Терца служит всего лишь пестрым камуфляжем для его „основополагающих идей“, и когда ее сорвешь и отбросишь в сторону, поначалу голая схема даже ошеломляет: только-то и всего?! Два-три самых затасканных тезиса антисоветской пропаганды, знакомых с незапамятных времен».

Итак, опять «антисоветская пропаганда», неумело замаскированная «литературной формой». Сказанное относилось и к Даниэлю: «Особенно наглядно нищета мысли раскрывается в насквозь клеветнической повести Н. Аржака „Говорит Москва“».

Повесть, согласно Кедриной, выражает мечты автора о массовых убийствах соотечественников. Вот почему «заслуживающими поголовного истребления оказываются все люди, представляющие социалистический строй и осуществляющие государственную политику, люди, которых „герой“ повести малюет в самых гнусных, издевательских тонах. „Как с ними быть?“ И тут кровавый туман застилает глаза героя-рассказчика. И он взывает: „Ты еще помнишь, как это делается? Запал. Сорвать предохранительное кольцо. Швырнуть. Падай на землю. Падай! Рвануло. А теперь — бросок вперед. На бегу — от живота веером. Очередь. Очередь. Очередь…“ И, упиваясь мысленным зрелищем разорванных животов и вывороченных кишок, кровавой кашей, где все перемешалось — „русские, немцы, грузины, румыны, евреи, венгры, бушлаты, плакаты, санбаты, лопаты“, — „положительный герой“ грезит о студебеккерах — одном, двух, восьми, сорока, которые пройдут по трупам».