Очень довольный собой, его величество объявил дочери о помолвке.
Лоррена присела, склонив голову.
— Да, папа.
Но дома, в замке Саллитанов, она дала волю бешеному темпераменту. Несколько служанок вылетели от нее встрепанные, с расцарапанными лицами, не слишком понимая, за что, собственно, им перепало. Выгнав всю челядь вон, она заперлась в спальне. Оттуда доносился грохот и крайне неприличные слова, произносимые нежным серебристым голоском.
Слуги сроду не видали госпожу в таком гневе.
Через полтора часа, однако, она вышла с равнодушным личиком, небрежно извинилась перед прислугой и вызвала Кайала.
— Я хочу прокатиться по лесу, — бросила она через плечо. — Велите оседлать Мотылька. Вы едете со мной.
В полном молчании едут они бок о бок. Вокруг журчит и свистит ранняя весна. Под копытами лошадей прошлогодняя трава и островки подтаявшиего снега. Наконец Лоррена поднимает голову и смотрит на Кайала пристально.
— Милый, ты мог бы помочь мне.
— Пока я не понимаю тебя, любимая, — отвечает он. — В чем тебе нужна помощь? Ты ведь знаешь, тебе достаточно сказать слово.
— Мой отец снова решил, будто лучше меня знает, где для меня благо. Он нашел мне нового мужа.
— Тебе не нравится этот человек?
— Мне безразлично, какой он человек. Достаточно того, что он снова выбран папой. Хватит. Да еще и старый. Старше Майса, пусть земля будет ему пухом.
— Думаешь, он зажился на свете?
— Генерал? Мне безразличен генерал. Даже если он свернет себе шею, папа тут же найдет другого, третьего, пятого, десятого. И все они будут счастливы жениться на мне. Нет, милый. На свете зажился папа.
Кайал задумчиво смотрит в весеннее сияющее небо.
— Это будет потруднее, чем с графом.
— Я знаю, милый.
— Что же, любимая, давай возвращаться. Наберись терпения. Я решу твою задачку, дай срок.
— Не тяни, Кайал. Не то свадьба может и состояться.
Ночью он приходит в графскую спальню. Он мрачен и страстен. Лоррена тает в его руках — и от наслаждения, и от понимания: он знает, как.
В начале лета во время торжественного выхода к народу Серрьер IV гибнет от руки фанатика. Убийца схвачен — но совершенно невменяем. Все, что он говорит — это "за государя Леорре!". Как ему удалось подобраться так близко, где он раздобыл айтарскую гранату времен битвы при Макате, узнать так н не удалось.
В столице поднялся великий шум. Крейты снова вспомнили о сгинувшем младенце Леорре. Мардены выдвинули сомнительного происхождения слабоумного юнца, вроде бы Фармелина, только уж очень троюродного. Герцог Верейн, как всегда, ловко лавировал между бушующиих кланов и добился общего дворянского собрания. Дав Крейтам и Марденам вдоволь накричаться, он предложил кандидатуру, которая устроила всех. Каждый думал, что сможет вертеть ею как захочет.
Так Лоррена стала королевой Эннара.
-
Только ветер за окном. Капли в стекло. Брызги разбиваются на тысячи бликов.
Там холодно. Приходи, обогрею. Обсушу у очага. Зацелую.
Ветви гнутся. Листья летят, липнут к щекам.
Вымок весь.
Не пришла.
345 год Бесконечной войны
Однажды весной Шулле крепко заболел. Сунулся слишком близко к берегу, поскользнулся на подтаявшем льду и ухнул с головой в Лопотушку. У самого края лед-то тонкий, даже малыша не выдержал.
Простудился, конечно, лежал несчастный, красный, горячий, тихонько ныл и громко, ужасно кашлял. Хальма сбилась с ног, все поила его малиновым листом и липовым цветом, переодевала, обтирала, пела песенки и рассказывала сказки. Неуковыра строго сказал: "Чтоб я тебя в зале не видел! Растишь ребенка — значит, им и занимайся!" Она и занималась. Осунулась вся. Когда мы с Нерой предлагали сменить ее у лежанки, она только мотала головой.
Шулле все кашлял, губы его, сухие и горячие, потрескались, щеки спали, глаза стали, кажется, вдвое больше, обведенные тенями. На третий день Хальма вышла из своей комнаты, зареванная, еле стоящая на ногах от усталости.
— Что делать, Терк? — спросила она тихо. — Плохо ему.
Неуковыра обнял ее, прижал к себе, ответил:
— Иди спать. Ты сама сущий младенец. Я посижу с Шулле, а Лайте поедет в Лихоборы к старухе Кобычихе. Пусть сама приходит. Скажи — Терк заплатит любые деньги.
Я скатился по крыльцу и налетел на высокого человека в толстом плаще, поднимавшегося мне навстречу. Чуть с ног не сбил.
— Тише, тише, парень, — сказал незнакомец. — Пожар, что ли?
Не знаю, почему я ответил ему — надо ведь было спешить в Лихоборы. Но я остановился и объяснил про Шулле, жар и как Хальма плачет.
И оказалось, что нам повезло.
Потому что он был лекарь. Бродячий лекарь. С сумкой пузырьков, баночек и шуршащих пакетиков.
Его звали Талай.
Не дослушав мой сбивчивый рассказ, он толкнул дверь, бросив: "Показывай, где больной".
Следующие два часа мы метались, как встрепанные, то неся ему горячую воду, то молоко, то мед, то чистые тряпицы. Он ловко влил в ротишко Шулле какую-то гадость из склянки, приговаривая спокойно и уверенно: "Противно, конечно. Противно, зато полезно. Завтра проснешься здоровый". Шулле смотрел несчастными глазами, но послушно открывал рот.
Наконец, замотанный в шерстяной платок поверх сложного компресса из меда и пахучих порошков, малыш уснул.
