Перехваченные письма. Роман-коллаж - [182]

У нас трудное время еще не кончилось, но работа идет вовсю. А. И. погрузился в роман полностью, мы помогаем, но нужно вытягивать Алика и других. Адвоката нашли для Алика престижнейшего – будем играть в эту игру, уверены в положительных, хотя и мелких, вероятно, результатах. Но хоть не дадим убить.

Можно ли просить Лену, чтоб она везла каждый раз для Арины, жены Алика, маленький подарок (за наш счет, конечно) – духи или что-нибудь. Она – женщина до мозга костей, и это ее утешает немного даже в самое черное время.

Степан Татищев – Наталье Солженицыной

14 февраля 1977

Вам, конечно, известно, что меня не пустили в Москву. Но мне удалось переправить все необходимое.

Меня отправляли в качестве специального переводчика Quai d'Orsay, и в таком случае не принято отказывать в визе. Французская администрация погоревала, даже попротестовала и… дальше не пошла. Я же, со своей стороны, буду всячески стараться, чтобы мою кандидатуру в переводчики выдвигали при всякой поездке наших министров туда! Увидим, что из этого выйдет.

Должен признаться, что я сильно переживал этот отказ. Но как заядлый оптимист я остаюсь уверенным, что еще увижу Россию, что еще буду там жить!

С книгами из-за московских событий дело на время приостановлено.

Нина вам писала о новых прозвищах. Ничего я не передавал письменно. Только когда будет надежная оказия, я передам.

Одна приятельница детства (теперь проживающая в России) была здесь недавно и сообщила мне (под секретом), что ее вербовали перед отъездом и просили встречаться со мной, и когда она отказалась, ссылаясь на то, что наше знакомство очень давнее и поверхностное, ей было заявлено, что я – известный… шпион!

Из воспоминаний Елизаветы Вишневской

Когда я принесла приглашение тети Нади, кажется, в конце 1976 года, в наш белгородский ОВИР, мне выдали анкеты, которые я должна была заполнить дома. А когда я, через несколько дней, вернулась с анкетами, меня попросили подождать, и я ждала, как мне показалось, довольно долго. Полчаса? Наконец, меня пригласили в огромный кабинет, где за столом сидел молодой мужчина, очень строго и аккуратно одетый, – в костюме, белой рубашке, с галстуком. В целом он был очень любезен. Он просмотрел мои документы и вдруг, почти с сочувствием, спросил, не было ли у меня еще брата, о котором я не упомянула в анкете. Я действительно ничего не написала о Ване, полагая, что, так как его нет в живых, он и не может их интересовать. Оказалось же, что надо было указать и его, а вместо адреса написать, где он похоронен…

Сколько я там беседовала – отвечала на его вопросы – сейчас не помню. Он расспрашивал о семье, его интересовало, где возьму деньги на поездку, с кем останутся дети, есть ли друзья во Франции и кто именно. Не в первый, а во второй или в третий раз (а паспорт он мне выдал во время четвертой встречи) он заговорил о Степане. Мне нечего было о нем сказать. Я в детстве была слишком мала, чтобы с ним дружить. Когда он был в Москве, я с ним ни разу не встречалась. Так что видела я его только один раз, когда он приезжал в Харьков и был у родителей на Салтовке. Пробыл он полдня, народу было много, и я лично с ним не разговаривала – возилась с угощениями.

Мужик упорно подводил меня к тому, что встретиться со Степаном необходимо, что надо узнать, чем он занимается, какие у него связи в Москве, собирается ли он еще приехать. Просил он узнать еще и о других людях, действительно из числа моих знакомых, которые работали некоторое время в Союзе.

Марина почему-то дала мне перед отъездом только телефон Бориса. Я позвонила ему, он пригласил меня к себе, я ему обо всем рассказала и уже у него получила телефон Степана. С ужасом (меня предупреждали, что в Париже меня повсюду будут окружать агенты французских секретных служб) я созвонилась с ним, и мы договорились встретиться в кафе у Porte de S^t Cloud. Красивый, элегантный Степан был великолепен. Мы заказали кофе и проговорили часа полтора. Степан расспрашивал о семье – о Марине, Наташе, Сене, родителях, о моей жизни. И конечно я ему сказала, что меня просили непременно с ним встретиться.

Он, разумеется, не слишком распространялся о своих делах, но все же сказал, что пытается помогать советским диссидентам. Деталей я не помню. Я чувствовала себя неспокойно, была уверена, что мужчина за соседним столиком, не спускавший с нас глаз, агент КГБ (или французских спецслужб) и мечтала, чтобы встреча поскорее закончилась…

Наталья Солженицына – Степану Татищеву

Вермонт, 9 июня 1977

Дорогой Степан! Вы явно родились в сорочке! Поздравляю, радуюсь и жутко завидую. Всем приветы от нас самые сердечные. Наша главная трудность сейчас – передача денег зэкам в Москве. До осени передавать и не нужно, запас большой, но – осенью? Доставка в Москву, кажется, будет гладкой и дальше. Но там с арестом Алика и (главное!) с отъездом Нины – разладилось. Для писем она оставила не очень удачных Кузьмича и Прохора, а для денег – никого, ни с кем не успела поговорить. Сейчас все упирается в Арину, она должна ответить, подсказать – к кому можно приносить? Связь с ней катастрофически плоха. От нас к ней – хоть редко, да надежно, а от нее к нам – беда! Если вам удастся как-то прояснить дело – было бы замечательно. О деньгах пишу вам, потому что это нас больше всего волнует – люди должны есть хоть что-то – но не прошу что-то налаживать, потому что все упирается в "тот" конец.