Перехваченные письма. Роман-коллаж - [174]

Между прочим, Наташа Столярова упоминала в письме к Софиеву, что просила тебя прислать ей "Флаги", но ты ей даже не ответил. Надо предполагать, что книга пропала на почте, – потому было бы целесообразнее дать книгу в руки даме, едущей в Москву. Надо спешить, так как она скоро уедет.

Мне говорили, что Всеволод Поплавский умер, не знаю, верно ли это.

Здоровье мое не очень бодрое. "Даму с собачкой" (и "Троицу" Рублева!) видел – прекрасно! Видел и балет… Я способен сойти с ума в искусстве.

Обнимаю тебя, мой дорогой! Твой Виктор

* * *

В последнем моем письме тебе я писал о недомогании, поэтому я никак не мог идти, то есть ехать ни к Лиде Рушановой, ни к Гингеру, ни к Терапиано, у которых, я знал, есть «Флаги». Да и переписать (от руки!) к 30-му июля, сам понимаешь, мог только какой-то «скорописец» à la Ремизов (под диктовку Лифаря). Дама, прождавшая втуне «Флаги» для Столяровой, уже уехала в Москву… Что ж, согласимся, что мы оба с тобой одинаково виноваты: ты пожалел отдать лишний экземпляр «Флагов», поленился переписать для Москвы стихи Бориса; а я виноват замордованностью и чепухой своего умирания. Конечно, если через руки Столяровой ушли в ничто три экземпляра «Флагов», то мне не так уж обидна наша нерадивость (от твоих пояснений какое-то дикое легкомыслие – дикарки! – я почувствовал в Столяровой).

Наталья Столярова – Юрию Софиеву

18 апреля 1962

Милый Юрий Борисович, вы совсем замолкли и пропали. Здоровы ли вы, все ли в порядке?

У нас чудная весна и меня томит тоска по дорогам. Не собираетесь ли в Москву? Я просила вас просить В. Мамченко о стихах Б. Поплавского, но сестра мне уже прислала и "Флаги", и "Снежный час". А проза его, по-моему, так и не вышла.

Не молчите подолгу, подайте голос. Жму Вам руку.

Н. Столярова

Елизавета Татищева – Николаю Татищеву

22 июня 1963

В дни переживаемого нами общего ликованья хочется поделиться с тобой чувствами, которые волнуют сейчас всю нашу страну. Ведь ты всегда горячо откликался на наши знаменательные события. Думаю, что ты и твоя семья разделяете и сейчас нашу радость.

Сегодня вся Москва с большим подъемом встретила Валю и Валерия[308]. А может быть не так далек тот час, когда мы доберемся до Луны. Помнишь, как мы об этом еще в детстве мечтали? Хотя, кажется, тогда мы больше стремились на Марс.

Что-то давно не получаю никаких известий ни от тебя, ни от Степана. Да и я, правда, долго не писала. Хотелось бы знать, как вы все живете, как себя чувствуете. Как поживают мои внуки и внучки? Как собираетесь проводить отпуск? Я думаю в этом году прокатиться на пароходе по Волге, Каме и Белой до Уфы и обратно. Думаю, что это будет очень интересное и приятное путешествие, если только погода не подведет.

Николай Татищев. Из рассказа «Сестра» {22}

С тех пор, как мы виделись в последний раз, прошло больше половины нашей жизни. Мы мало говорили и все приглядывались друг к другу, привыкали к переменам, к морщинам, к новому в движениях и в голосах. Для того, чтобы написать адрес кафе, где я назначил свидание, я должен был надеть очки. Я с годами поседел, потучнел, она стала нервнее, построже, посуше.

– Я писал тебе об этой галерее, где выставляю, в 55 году, когда возобновилась наша переписка, помнишь? – "В чем дело, думаю я, почему не выходит разговора? Почему не удается сразу возобновить контакт?"

Мы подошли к стене, где висели мои картины. Их было три – все пейзажи, без человеческих фигур. Анна стала внимательно по очереди осматривать их, нацепив пенсне в стальной оправе. "Откуда она такое достала"? – думаю я, сбоку смотря на ее лицо. Наконец, она произносит:

– Технические достижения, кажется, есть, но идеология не изменилась со времен Сивцева Вражка: вода, деревья, небеса.

– Я тебя отлично понимаю, я сам не придаю серьезного значения моей живописи. Все это чепуха, по сравнению с той работой, которой ты посвятила свою жизнь (она воспитывала беспризорных детей).

– Жизнь? А ты знаешь, что значит жить?

– Не совсем, – покорно соглашаюсь я.

– И никогда не знал!.. Собираешься ты менять свою жизнь?

– Я иногда думаю об этом.

– Ну, и что ты надумал? Или тебе так необходимо спокойное прозябание среди старых парков и пересохших прудов?

– Нет, за кого ты меня принимаешь?

– Ты боишься, что там тебя впрягут в работу, помешают предаваться твоим приятным размышлениям?

– Нет, я не боюсь жизни. Если я столько лет спал, это не значит, что я уже не мог проснуться.

– Положим, это довольно показательно – такая продолжительная спячка, я даже когда окончательно одряхлею, предпочту все, что угодно, только не версальские сады.

– То есть почему же?

Анна не отвечает. Довольно долго мы идем молча.

– Кто бы подумал тогда, – начинаю опять я, – что так по-разному сложатся наши жизни? Помнишь, как мы с тобой рассуждали о путях России, что нами воспринималось как наша собственная судьба. Мы хотели разгадать загадку Сфинкса. Мне кажется, что в двадцать лет мы были не только чище, но и умнее, чем позже.

– А дальше что? Ни для кого от нашего замечательного ума и всех этих египетских разговоров со Сфинксами не становилось ни тепло, ни холодно, в том числе и для нас самих.